Вы сами создали свою клетку и сами держитесь за неё думая, что она заперта. Вы сами создали убеждения, которые вам мешают двигаться по ПУТИ.

Пробуждение нового понимания того, что клетка всегда была открыта, и небо всегда было открыто для исследования, может заставить нас поначалу чувствовать себя неуверенно. Это хорошо, неуверенность естественна, но не позволяйте ей заслонить возможность опыта беззаботности и приключения, возникающую вместе с неуверенностью. На этот раз двигайтесь со свежестью и нежностью. Почувствуйте трепет внутри. Расправьте свои крылья и будьте свободны.

Вы освободились из тюрьмы, из клетки, вы можете раскрыть свои крылья, и все небо ваше. Все звезды, луна и солнце принадлежат вам. Вы можете раствориться в синеве запредельного... Просто перестаньте цепляться за клетку, двигайтесь из клетки, и все небеса ваши. Расправьте крылья и летите к солнцу, как орел. Во внутреннем небе, во внутреннем мире свобода это наивысшая ценность - все остальное вторично, даже блаженство, экстаз. Тысячи цветов растут, неисчислимые, но их появление стало возможно в атмосфере свободы.

Выходити из зоны вашего привычного комфорта. Развитие возможно только вне вашей клетки. Расправьте крылья!

Анна Гусак

Мы приходим из неизвестного и продолжаем идти в неизвестное. Мы снова придем; мы были здесь тысячу раз, и мы будем здесь тысячу раз. В своей сути наше бытие бессмертно, но наше тело, наше воплощение, смертно. Наша оболочка, в которой мы находимся, наш дом, тело, ум, принадлежит миру материальных вещей. Они устанут, они состарятся, они умрут. Но ваше сознание, для которого Бодхидхарма использует слово ' не - ум' - Гаутама Будда также использовал слово " не - ум " - это нечто за пределами тела и ума, нечто за пределами всего; это не - ум вечен.Он выражает себя и вновь уходит в неизвестное.Это движение от неизвестного к известному и от известного к неизвестному продолжается вечно, пока кто-либо не станет просветленным. Тогда это будет его последней жизнью; тогда этот цветок никогда не вернется. Этот цветок, который начал сознавать себя, не нуждается в том, чтобы снова возвратиться в жизнь, потому что жизнь это не что иное, как школа. Он выучил урок, он вышел за пределы иллюзий. И в первый раз он будет двигаться от известного не в неизвестное, но в непознаваемое.

3. Большие идеи

Для встречи с сотнями своих обличий
Я странствую по миру;
И грязная трава
Мой солнечный загар стирает.
Стою я, сам, в потоке и смеюсь.
Руми

Легально я являюсь владельцем дома. Это величественный и богато украшенный дом сельского джентльмена со множеством комнат, построенный в 1912 году. Его история такова, что два преуспевающих джентльмена имели вид на одну даму, и каждый из них построил прекрасный дом, какой только мог. Они оба сделали ей предложение, положив, что она выйдет за того, чей дом окажется лучше. Впервые я услышал эту историю в офисе моего адвоката перед подписанием бумаг. Его секретарь был полностью посвящён в историю моего дома. Я с нетерпением ждал, чтобы узнать, чем же закончилось это дело, выиграл ли мой дом. Он выиграл. В спортивных интересах другой дом был сожжён несколько лет спустя.
Хорошая история. Если она была выдумана или исправлена, я не хочу знать. Мне она нравится такая, какая есть.
Дом расположен на востоке центральной Айовы, около двадцати миль от Айова-сити и в получасе езды от реки Миссиссиппи. Нам повезло, что здесь есть немного красивых холмов, в отличие от совершенно плоских, присущих Айове, ландшафтов. У нас несколько акров леса и дюжина голых акров, небольшая речушка (приток Миссиссиппи), маленький пруд, и мы со всех сторон окружены сельскими угодьями. Остров в море кукурузы.
Дом обёрнут верандами, глядит широкими окнами и красуется множеством декоративных деталей, которым я не знаю правильных названий. Внутри полным-полно встроенных шкафчиков со стеклянными полочками, дубовые полы, потолочные балки и множество деталей ручной работы, которых, говорят, уже нигде не сыщешь. Во всяком случае, это великолепный старый дом, и я не видел ничего подобного за все двенадцать, или около того, лет в Айове. Нельзя сказать, что он самый большой или самый лучший или что-то в этом роде, просто он особенный и уникальный. А самое главное, тихий. Ближайший сосед находится более, чем в миле отсюда, а ближайшее шоссе в пяти милях, далеко за пределами поля зрения и слуха.
Я сказал, что являюсь легальным владельцем дома, чтобы отметить, что я, тем не менее, чувствую себя здесь, как гость. Королевский, но всё же гость. Это дом Сонайи, и он стал им с первого дня её появления в нём. Она управляет им с чердака до подвала. В её руках пища, обслуживание, уборка и деньги. Она ведёт список гостей. Если б не Сонайа, этот дом, возможно, давно превратился бы в ветхую развалину.
Сейчас утро. Я сижу в зале с телевизором и смотрю мировые новости. Мне нравится смотреть телевизор. Я больше наблюдатель, чем участник. Фильмы, программы, новости, шоу (типа Chauncey Gardener), я люблю смотреть. Я не принимаю ничью сторону, не беспокоюсь ни о чём, я наслаждаюсь драмой. Я не смотрю спорт или мыльные оперы, потому что для меня таковыми служат новости: свежий урожай шутовских выходок.
Входит Мартин и садится в соседнее кресло. Он пришёл не для того, чтобы смотреть новости. В переоборудованном подвале есть другой зал с телевизором для гостей. Мой находится на втором этаже, и он устроен намного более удобно, чем тот, внизу. Оба они имеют спутниковые тарелки, но там, в подвале, не совсем темно, тогда как мой зал наверху – спасибо Сонайе – устроен как домашние кинотеатры, которые имеют у себя богатые люди. Здесь только два кресла с туго набитыми спинками, и двойные занавески, чтобы было темно; широкоэкранный телевизор, видео, DVD плэйер, консоль для игр, система «звук вокруг» и всякие электронные штучки для управления всем этим. Правда, классная комната, и уж точно необычная для сельского дома Айовы.
В основном принято, что каждый может зайти, если дверь открыта, и сесть на другое кресло, если оно не занято. Другое дело – расположен ли я к разговору или нет, что в основном зависит от того, расположен я к разговору или нет. Закончился интересный эпизод о независимости Тайваня, и я стал листать каналы в поисках чего-нибудь интересного. В это время дня много финансовых новостей. Мне неинтересны финансовые новости, да и любые новости, где не происходит ничего грандиозного. Ничего грандиозного не происходило. Я посмотрел канал погоды на предмет тайфунов, ураганов или наводнений, но всё было спокойно. Ну, ладно.
– Ты в ботинках, – сказал я Мартину.
– О, господи, – пробормотал он и снял сандалии. Он задвинул их за кресло, чтобы Сонайа не заметила их, если вдруг заглянет, но Сонайа замечает всё, и Мартин это знает. Может я и известный просветлённый, к которому все приходят, но Сонайа всевидящая и всезнающая хозяйка дома, и даже я в её присутствии всего лишь ещё один безмозглый пацан.
Я смотрел в телевизор, а Мартин смотрел на меня. Он хотел поговорить. Быть может, я должен был ответить отрицательно на его уловки, но по телеку ничего не было, а Мартин временами бывает интересен. Я кивнул слегка сердито, и он начал.
– У меня получилось выполнить ваше задание, – стартовал он с энтузиазмом. Мне не понравилось слово «задание», но оно и вправду довольно точное, так что я ничего не сказал.
– Напомни-ка мне, – сказал я, хотя не нуждался в напоминании. Мартин провёл больше двадцати лет в рабстве у одного из самых известных духовных лидеров запада, и вышел оттуда с головой полной псевдо-индуистской белиберды, туго завязанной в гордиев узел. Я пытался облегчить ему задачу, предложив александрово решение – разрубить узел одним ударом, вместо того, чтобы потратить ещё пару десятков лет на то, чтобы пытаться развязать его, но Мартин не спешил отбрасывать свою систему верований, куда входила также и преданность.
Во время нашей прошлой встречи Мартин принёс книгу и прочёл мне пару дюжин страниц из учения его бывшего гуру. Слова принадлежали, конечно, огромному уму, излагающему на тему о вечных тайнах, и я легко смог понять, почему искатели столпились вокруг столь безграничного понимания, но когда Мартин закончил чтение, я абсолютно не представлял себе, о чём только что говорилось. Но ещё важнее то, что Мартин тоже не знал этого, хотя думал иначе.
Чтобы прояснить это для него, я дал ему «задание» ужать то, что он прочёл мне, до одной связной мысли – одного ясного предложения. Идея этого задания пришла мне в голову, когда я слушал, как Мартин с дрожащим энтузиазмом читал непонятные слова своего бывшего гуру. Я был потрясён экзальтированной способностью того человека смешивать несколько простых концепций вместе таким образом, что они звучали возвышенно и глубоко, не говоря при этом ничего особенного.
В отрывках, прочтённых Мартином, говорилось о тройственности воспринимающего, акта восприятия и воспринимаемого объекта; о трёх гунах индуизма; о преимуществах спокойного ума, и что-то о восхождении по уровням сознания, один прекрасней другого. Наверное, была какая-то общая тема, связывающая всё это в единое целое, что заставляло Мартина дрожать, но что это была за тема, я не могу сказать, поскольку это потребовало бы более внимательного прослушивания. Было ясно, что Мартин пытается продемонстрировать свою осведомлённость в Больших Идеях. Он, кажется, ещё думал, что обучает меня, или, может быть, действует в качестве самостоятельного посланника от своего прежнего учителя. Но, как я уже сказал, я не знаю, потому что потерял нить повествования практически в самом начале.
Всё, что мне действительно нужно от студента вначале разговора, это маячок – знак, определяющий его местонахождение. Студент путешествует оттуда, где он сейчас находится, к состоянию пребывания в недвойственном сознании. Я помогаю ему в этом путешествии, потому что я располагаюсь на высоте и имею ясный вид на всю местность. Я всегда знаю, в каком направлении идти, но мне нужно, чтобы студент послал сигнал, указывающий на его текущее положение. Мне нужен ключ к его местонахождению, и обычно я получаю его при первых же произнесённых словах или предложениях.
К примеру, я вижу, где находится Мартин, и я вижу, что он запутался в кустах ежевики. Может быть, он чувствует потребность исчерпывающе описать своё теперешнее положение, но я уже знаю всё, что нужно, чтобы вывести его оттуда. Мартин может желать провести следующие двадцать лет в изучении местной флоры, но я убеждаю его достать мачете, прорубить себе дорогу и продолжить путешествие.
Сейчас, сидя рядом со мной, Мартин напомнил мне о тех отрывках, которые он прочёл, и о моей просьбе свести их к одному предложению. Я кивнул и спросил, к чему он пришёл. Интерпретация текста и её ценность с самого начала не была целью этого задания, и вообще это маленькое упражнение было не для того, чтобы прояснить смысл текста для Мартина. Скорее, оно было для того, чтобы мягко уговорить его мыслить самостоятельно, вместо бессмысленного повторения мудрёных концепций и отказа от собственной ответственности в пользу авторитетов. В процессе этого Мартин, возможно, разовьёт более глубокий взгляд на знание, которым он крутит и вертит, как каким-нибудь чудесным пистолетиком, но дело не в этом.
Мартин, как я уже говорил, может быть очень интересным. Ему примерно лет сорок пять, он побывал во многих экзотических местах и делал много интересных вещей. Он очень большой человек ростом около двух метров и весом килограмм сто сорок. Он эксперт в строительстве и неплохой повар, когда Сонайи нет на кухне. Он полностью, или частично, американец, играл за Северо-западный колледж, шесть лет был Зелёным Беретом и десять духовным отступником. В общем, он впечатляющий и приятный парень. Он живёт в доме несколько месяцев, и в основном быстро ухватывает суть, приступая к делу. Я с самого его приезда сюда знал, что он застрял на внешнем авторитете, но никогда прямо не указывал на это. Меньше всего мне хотелось вступать в дурацкое соревнование «у кого круче знания» с его бывшим учителем, который занимает совершенно иное положение в иерархии гуру, чем ваш покорный слуга, то есть, если я не буду осторожен, я нечаянно могу отослать Мартина обратно к человеку, у которого для описания есть две тысячи слов и пятьсот ссылок на древние тексты на трёх языках.
То, что получилось у Мартина с «заданием», придуманным мной за пару секунд, было в основном ничем иным, как упрощённым перефразированием оригинального текста. Он объяснял его, а не прояснял и уменьшал.
– Стоп, – сказал я. Он остановился.
– Ты просто используешь другие слова, чтобы сказать то же самое.
– Ну, да, – согласился он, – но я использую меньше слов и объясняю это в более западном духе.
Я пощёлкал каналы и остановился, чтобы посмотреть, как Саманта пытается утихомирить разгневанного Ларри Тейта.
– Почему ты думаешь, что я просил тебя резюмировать тот текст, который ты мне читал, Мартин?
– Я думал, что вы, ну, заинтересовались этим и, возможно, у вас были трудности, ну, знаете, с пониманием, – сказал он.
Ларри отбушевал, и теперь Саманта звонила доктору Бомбею, верный знак, что что-то не в порядке, возможно доктор что-то напортачил. Может быть, он превратил Дэррина в пони, и теперь Ларри нужен Дэррин, чтобы срубить капусту. Доктор Бомбей, однако, не доступен, потому что он в каком-то экзотическом месте едет верхом на Дэррине, чтобы победить в финальном заезде. Конечно, не мне судить, но наверно нелегко быть Дэррином.
– Да, у меня были трудности с этим, Мартин. Определённо. Давай-ка попробуем ещё раз. Я бы хотел, чтобы ты свёл весь этот сложный набор изречений гуру к одной ясной концепции. Подытожь его. Обтеши его, пока не достигнешь сердцевины. Сократи, как алгебраическое уравнение. Сожги всё лишнее и увидь, что останется.
– Ну, – начал Мартин, и я тут же понял, что мы бьёмся головой об его упрямство в опоре на внешние авторитеты. – Я думаю, что он имеет в виду…
Я перебил его.
– Почему имеет значение то, что он имеет в виду, Мартин?
Он уставился на меня с полуоткрытым ртом.
– Это твоя голова на плахе, Мартин, это твои часы тикают.
Я попробовал зайти с другой стороны.
– Как ты обозначил свою миссию, Мартин? Что является целью? Чего ты надеешься достигнуть в своей жизни?
– Свободы от уз, – ответил он без колебаний. – Освобождения. Единства со всем, что есть. Единое сознание.
Я удержался, чтобы не выброситься из окна.
– Окей, окей, всё это замечательно, но можешь ли ты представить, что всё это разные способы выражения одного и того же?
– Ну… да, – ответил он нерешительно, очевидно размышляя, не самозванец ли я, – это разные способы сказать о просветлении.
– Правда? Откуда ты знаешь?
– Ну, я провёл больше двадцати пят лет…
– Что, Мартин? Чем ты занимался двадцать пять лет?
– Всем. Учился, медитировал, очищался. Читал, посещал лекции, изучал всё, что можно, о развитии духовности…
Мне кажется, именно сюда приведёт Сару её теперешнее направление движения. Двадцать пять лет незаконченного поиска, и всё из-за желания небольшого искреннего разговора.
– А что, если ты обнаружишь, что всё это впустую? – спросил я его.
Он отшатнулся, и я почувствовал, он вот-вот встанет и уйдёт.
– Потерпи немного, Мартин. Мы просто разговариваем. Просто гипотетически, что, если ты поймёшь, что чтобы достичь просветления, о котором ты говоришь, тебе придётся избавиться от всех своих учений. Сможешь ли ты оставить все приобретённые тобой знания?
– Ну, я не думал…
– Что для тебя главное? Просветление или знание?
– Я не думал…
– Как долго учит твой гуру?
– Ну, больше тридцати лет…
– И как много из его студентов достигли просветления?
– Ну, э-э…
– Которых ты знаешь лично?
¬– Ну, э-э, я никогда…
– О которых ты слышал?
– Не было…
– О которых ходили слухи?
– Я не думаю…
– Чем они там занимаются, Мартин? Тот рецепт просветления, который они предлагают, что это?
– Э-э, ну, медитация и знание, в основном…
– И за тридцать лет не было никого, о ком бы они могли сказать: «Посмотрите на этого человека! Он просветлённый и это мы привели его к этому!» За тридцать лет ни одного? Тебе не кажется, что сейчас у них уже должна быть целая армия просветлённых?
– Ну, это не…
– После тридцати лет у них должно было быть несколько дюжин поколений просветлённых. И если лишь четвёртая часть их них стала бы учителями, к этому времени они заполонили бы весь мир, говоря математически, тебе не кажется? И я не спрашиваю об этом как учитель, но как потребитель, или адвокат потребителя. Не считаешь ли ты разумным разузнать об успехах учителя? Доказательства – в конечном результате, не так ли? Ты не спрашивал их о плодах их учений, когда поступил к ним?
– Ну, я не…
– Не считаешь ли ты разумным спросить об этом? Они участвуют в духовном бизнесе, не так ли? Или я не правильно тебя понял? Или там происходит что-то другое?
– Неееет, но они…
– Если бы журнал «Потребитель» выпускал отчёт о том, насколько духовные организации исполняют обещанное, не думаешь ли ты, что первыми статистическими данными под каждой организацией был бы коэффициент успеха? К примеру, вот сотня случайно выбранных людей, обучающихся в данной организации в течении пяти лет, и вот где они сейчас. Скажем, тридцать один человек повысил свой уровень, двадцать семь покинули организацию, тридцать девять остались в ней, но далеко не продвинулись, и трое вошли в пребывание в недвойственном сознании. Окей, три процента, теперь можно сравнивать. А эта твоя организация получила бы жирный нуль. И не только из ста человек, а из сотни тысяч, может из миллионов. Я не прав?
– По-вашему получается…
– Я знаю, что получается, Мартин, и я знаю, что они ответят на это. Что все идут вместе, не так ли? Они говорят, что все сделают прорыв одновременно, когда будет достигнута критическая масса, так они говорят?
– Ну, вроде того, да, но по-вашему получается…
– Как ты думаешь, почему эта организация после тридцати лет не набита доверху просветлёнными? Я думал, что у них сейчас могли бы быть проблемы с их складированием. Я думал, что весь мир сейчас мог бы обивать их пороги. Сколько времени им нужно?
– Не в этом…
– Да, Мартин, именно в этом. Дело именно в этом. Как это возможно, что после тридцати лет единственным случаем просветления является тот, с кого всё и началось? Я знаю, что он великий человек, Мартин. Я знаю его учения. Я знаю широту и масштаб этого человека. Согласен, это высокоразвитое существо, что бы это ни значило. Если бы я оказался в его присутствии, я бы упал на колени и коснулся его скрученных в лотосе ног. Он велик, я знаю, но мы здесь говорим не о ком-то ещё, мы говорим о тебе. Мы говорим о том, что ты занимаешься… чем? Как бы ты это назвал? Освобождение от уз? Я не вижу никого в организации этого человека, кто освобождался бы от уз, Мартин. А ты?
Я подождал. Ничего.
– Можешь ли ты предложить мнение, почему такое может быть?
Мартин молчал. Внутри него явно шла борьба. Он посмотрел на меня, в ожидании, что последует дальше.
– Мартин, я думаю, тебе нужно рассмотреть возможность, что в этой организации есть серьёзный брак. Где-то возле самой сердцевины. Ты считаешь, с моей стороны неблагоразумно так говорить?
Никакой реакции.
– По крайней мере, не считаешь ли ты благоразумным спросить об этом? По крайней мере, рассмотреть такую возможность?
Он кивнул почти незаметно.
– Моё пробуждение происходило в течении меньше двух лет, Мартин. И это без помощи хоть одного живого учителя. И я никогда не слышал, чтобы процесс занимал больше времени. Я действительно не понимаю, как процесс может занимать больше, чем два года.
Говоря это, я не имею в виду два года с момента первой вспышки духовной жажды. Я имею в виду два года с момента действительного начала процесса пробуждения, главного прозрения, первого шага. Пусть будут большие буквы – Первый Шаг. Я знаю, что многие проводят много лет в медитациях и духовных практиках, не достигая полного пробуждения, и я знаю, что они думают, это потому, что они ещё не пересекли финишной черты, но на самом деле, они ещё не пересекли стартовой черты – они не сделали Первый Шаг.
Я продолжал.
– Это процесс. И он занимает определённое количество времени. Примерно столько, сколько занимает период беременности у слонихи.
Мартин слишком вежлив, чтобы задать очевидный вопрос: Сколькими просветлёнными я сам могу похвалиться? Я отвечу – в среднем один или двое в год с тех пор, как я начал учить, всего около дюжины. Конечно же, я не могу ими хвалиться, но именно ко мне их привела вселенная на критических этапах их путешествия. Пара из них пытается писать или говорить теперь, но большинство просто живут. В настоящий момент я вижу, что двое студентов идут к этому, те, кто сделал Первый Шаг. Если сделан Первый Шаг, за ним определённо последуют остальные до окончания путешествия, если только ты не умрёшь или на голову не упадёт большой кирпич.
– Мартин?
– Да.
– Ты бы согласился с выводом, что в учении должен быть брак, если оно не производит выпускников?
Он поколебался, потом кивнул.
– Если так, то брак должен быть довольно серьёзным, а?
Он кивнул.
Я кивнул.
– Да, интересная возможность. Наверное, тебе стоит подумать немного над этим, потом дай мне знать, к чему ты пришёл. Окей?
Он кивнул.
– Мартин?
Он кивнул.
– Я уже знаю ответ. Этот вопрос для тебя, окей?
Он кивнул.

***
Не хочу, чтобы Мартин думал, что я взял его группу и гуру в частности. Не вижу никаких причин проводить различие между теми или другими. Есть тысяча причин, почему духовные организации не могут производить просветлённых толпами, хотя и не все сразу видны. Одна хорошая, неизвестная даже им самим, причина в том, что члены любой духовной организации могут быть удовлетворены просто поиском просветления. Посвящение своей жизни высоким духовным идеалам в точности так же определяет жизнь и наделяет её целью, как поиск наслаждения или власти или денег или любви. Неоновая вывеска над дверью «Бесплатное просветление! Кратчайший и наилегчайший путь! Истина только у нас!» ещё не означает, что то, что происходит внутри, действительно касается просветления, или что люди, входящие туда, действительно хотят этого.
Совсем наоборот.
Почти во всех случаях, продающееся и покупающееся просветление вообще не является реализацией истины, но таким безумно распрекрасным состоянием сознания, что только идиот не захочет получить его. Таким коварно прекрасным, фактически, что его блеск не позволяет несведущим миллионам искателей увидеть тот факт, что его на самом деле не существует.
Так что, бывшая организация Мартина больше говорит, чем делает, но я ни коим образом не думаю, что они намеренно обманывают людей. Я думаю, что они сами убеждены, как и те, кого они убеждают. В таком случае, нет ничего дурного в том, что организация ведёт себя как живой организм, который стремится выжить, адаптироваться и расти. Может быть, организм стремится к освобождению для всех существ, или к миру во всём мире, или к распространению своей доктрины, или просто к своему возвеличиванию и усилению. Может быть просветлённый, стоящий во главе, просто хочет заниматься сексом, или может быть, он потерял контроль над непросветлёнными членами организации. А может, просветлённый во главе вовсе не просветлённый, а какой-то ещё. Какой-то действительно прекрасный, возможно, но не пробуждённый – не реализовавший истину.
Или, кто знает? Может бывшая группа Мартина достигнет своей критической массы, и они все навсегда окажутся в супер счастливом состоянии. (Ох, не закидают ли меня тухлыми яйцами, когда я постучусь к ним в дверь, спросив, не поздно ли ещё записаться?!)
Смысл в том, что действительно нет смысла пытаться выяснить все возможные причины, почему ищущие не находят. Это ещё одно безумие, в которых нет недостатка. Смысл в том, чтобы пробудиться, а не написать докторскую на тему о пробуждении. Проще говоря, как догадалась Сара, первым делом пробудиться, а потом, если всё ещё будет желание освобождать всех существ, или устанавливать мир в мире, или спасать китов, замечательно – повезло всем существам, повезло миру, повезло китам. Но результат всегда тот же:
Ты либо пробуждён, либо нет.

Перевод Павла Шуклина

разве можно свободу сковать?))) хотя многие сами себе плен выдумывают)

Вот моя рука и нога.. на всякий случай))   

Ну.. сама попросила=))) Теперь на меня ленточек не напасешься)))

а мне в нем/ней видится мать Тереза.... и немой вопрос, "За что?!! "

Не ищи моего лица,
У меня миллиарды лиц
Я смеюсь ободком колеса
В безнадежном мельканьи спиц.
Не ищи моего лица,
Не найдешь в миллиардах лиц,
Только звон в тишине бубенца,
Только дождь от сухих ресниц,
Только нежную пыль дорог,
Только громкий надсадный вой:
«Выходи, покажись, ты же Бог,
Ты ведь должен, ты должен, ты — мой!».
Лишь звериный оскал на лице,
И досадную дрожь в руках,
Лишь полоску от слез на щеке,
И удавкой на горло – страх.
Не ищи меня в пустоте,
Пустотой шелестит листва.
В одичавшей слепой любви
Ты меня разменял на слова.
На кусочки, на ритмы слов,
Смутных мыслей жужжащий рой,
На фальшивую твердь оков,
На бессмысленно: свой – чужой.
Ты кричишь, ты зовешь: “отец”,
И уходишь за криком вслед,
Ты мечтаешь найти конец
Для себя и начало Мне.
Не ищи меня между строк,
Между темных печальных дум,
Я смеюсь ободком небес
В бесконечном дыхании лун.
Это я за твоей страдой,
За отточенным “да” и “нет”,
Хохочу над простой игрой,
Где вопросом сияет свет.
Я скучал по твоим глазам,
По волнующим ты и я,
Где никто никого не знал
И, узнав, не нашел себя.
Это я за твоей зимой,
За отчаянным снегом лил,
Я смеюсь над простой игрой,
Где никто никогда не жил,
Я скучал по твоим глазам,
По бессильным потокам слез,
Ты меня никогда не знал
В вереницах случайных грез.
Не ищи моего лица,
У меня миллиарды лиц
В каждой мысли – мои глаза,
В каждом сне – глубина глазниц.
Я скучал по твоим рукам,
По бессмысленной глади слов,
Ты меня никогда не терял,
Я тебе не творил оков.
Не найти моего лица,
У меня миллиарды лиц…