О, проснись, проснись!
Стань товарищем моим,
Спящий мотылек!

      Притихли травы,
      Некому больше слушать
      Шелест ковыля.

      Пустое гнездо.
      Так и покинутый дом -
      Выехал сосед.

Луна - путеводный знак-
Просит: "Сюда пожалуйте!"
Дорожный приют в горах.

Наскучив долгим дождем,
Ночью сосны прогнали его…
ветви в первом снегу.

Прошел я сотни ри.
За дальней далью облаков
Присяду отдохнуть.

"Осень уже пришла!" -
шепнул мне на ухо ветер,
Подкравшись к постели моей.

Джед МакКенна "Духовное просветление: прескверная штука" 29
Про слои и «дальше»…

29. Слои.

Концепции лучше всего служат для отрицания друг друга,
как с помощью одного шипа удаляют другой, а потом выбрасывают. Слова и язык имеют дело только с концепциями и не могут достичь Реальности.
– Рамеш Балсекар –

Я вернулся домой уже после восьми и прямиком направился наверх, чтобы провести полчаса в ванной, расслабившись. Прыгание с парашютом может показаться не слишком физически тяжёлым спортом, особенно потому, что всего двадцать минут за целый день ты проводишь либо в свободном падении, либо под куполом парашюта, но к концу дня я чувствовал себя, словно восемь часов подряд рыл траншеи. Всё сыграло свою роль – и постоянное напряжение на низшем уровне, и жара и солнце, и неудобное положение на коленях при упаковке парашюта, и стеснённые пятнадцать или двадцать минут поднятия в воздух, и резкое замедление падения, когда раскрывается парашют, и не совсем нежное приземление.
Я блаженствовал в горячей воде, бьющей струями из форсунок джакузи, и слушал расслабляющую музыку из расположенной в ванной стерео системы. Немного погодя я выключил струи, оставив включённым подогреватель воды, и утонул в блаженной дремоте.
Когда я спустился вниз, то обнаружил, что ужин только что закончился, поэтому я захватил кухню, закрыл все двери, и начал уборку. Я не могу почти ничего плохого сказать о Сонайе, но чёрт! эта женщина может превратить кухню в настоящий бардак. Она только готовит еду и никогда не убирается после, поэтому у неё нет повода свести беспорядок к минимуму.
Вошёл Крис, неся груду тарелок и бокалов. Он неплохой парень в небольших дозах. Он склонен быть весьма непреклонным в своих взглядах, поэтому нет никакого смысла учить его чему-либо, пока он не освободит какое-то пространство у себя в голове. Его чашка полна, говоря языком дзен – нет пространства для чего-то нового. Однако, это не останавливает меня учить его. Это не моё дело –выяснять, куда попадают слова, покидая мои уста. Я уверен, что Крис точно знает, зачем он здесь с нами, и я уверен, что он ошибается, но он получит то, зачем пришёл, знает он об этом или нет, хотя и будет разочарован, не получив того, зачем, как он думал, он пришёл. И это ужасно распространённое явление. Я не знаю, зачем Крис здесь, и меня не так уж это интересует. Я не думаю о чьих-то мотивах, реальных или выдуманных. Это не моё дело. Моё дело говорить, передавать, что я знаю. Восприятие этого не в моих руках. Я не заинтересован в результатах, потому что я их уже знаю. Я просветлённый – я знаю, что из этого выходит.
Крис крепко держит штурвал своей жизни. Он правит. Он принимает решения и определяет свою судьбу. Капитан своей судьбы, так, наверное, он думает о себе. Если бы я был каким-нибудь почитаемым японским мастером, Крис был бы одним из тех, кто служит на кухне десять лет, ни разу даже не поговорив со мной. Если бы меня заботили результаты, Крису не было бы позволено читать или разговаривать на духовные темы, пока он не оторвёт рук от штурвала. Жёсткое эго может потопить корабль, прежде чем дойдёт до пристани. Я видел людей гораздо умнее, гораздо храбрее себя, разбивающихся на смерть о скалы, потому что они были слишком поглощены собой, чтобы отпустить контроль. Здесь дело не в уме и не в храбрости, а в желании, потоке и чистоте намерения.
– Слушай, – обратился ко мне Крис, словно мы приятели, – можно тя спросить?
– Нет.
– Чего?
– Я люблю мыть тарелки в одиночестве, Крис. Найди меня после, и мы обсудим с тобой всё, что захочешь.
– О, окей. Слушай, здорово.
Я продолжил уборку. Когда я купил дом, в нём была отличная посудомоечная машина, которую я немедленно выкинул на свалку и заменил её лишним шкафчиком для посуды. Я не испытываю сильных эмоций против каких бы то ни было технологий, только питаю отвращение к посудомоечным машинам. Уборка на кухне для меня – одно из маленьких удовольствий в жизни, и да, я думал так же задолго до того, как у меня появилась армия маленьких эльфов, содержащих всё в чистоте и опрятности.
Вьетнамский дзен мастер Тит Нат Тхан говорит, что посуду можно мыть двумя способами. Первый – мыть посуду для того, чтобы посуда была чистой. И второй – мыть посуду для того, чтобы мыть посуду. Я делаю это вторым способом, но так как я провожу, может быть, час в неделю за этим упражнением на осознанность, то думаю, лучше не притворяться, что я человек, который всегда присутствует в моменте. Многие очень живые люди согласятся с тем, что многое можно сказать в пользу осознанного действия, но я не отношусь к их числу, исключая те редкие случаи, когда я делаю уборку на кухне. Я так же не могу сказать, что отношусь к тем простым людям, которые получают удовольствие от маленьких вещей. Вообще-то, если я смогу подняться наверх прежде, чем Крис или кто-нибудь ещё втянет меня в разговор, я проведу остаток вечера, с боем прорываясь вместе с Ларой Крофт сквозь полные опасностей гималайские монастыри в поиске Кинжала Зиан. Но смогу ли я подняться, пока какой-нибудь студент не загнал меня в угол? Вряд ли. Продолжая мыть тарелки, я представил себе игру, подобную «Tomb Raider» (Расхитительница гробниц), где измотанный духовный учитель вынужден с боем прокладывать себе дорогу сквозь лабиринт домогающихся его студентов, чтобы попасть в свою хорошо оборудованную комнату с домашним кинотеатром. Вместо оружия, однако, студенты швыряли бы в осаждённого учителя вопросы о духовной природе, и он должен отвечать правильно, чтобы продвигаться вперёд. Игра была бы современной версией старой японской дхармической дуэли, где просветлённые соревновались, кто лучше разговаривает разговор. Кто-то может спросить, зачем они это делали? А почему, собственно, нет? Зачем я учу и пишу книгу? Просто потому. Надо же что-то делать. Если они ещё проводят такие дуэли, я был бы рад представлять Айову в своей конференции. Ну, по крайней мере, я подписался бы на газету и следил бы за полосой духовного спорта.
Я отвлёкся. Вот до чего мой ум действительно доходит, когда я мою тарелки. Какой там не-ум, ум-обезьяна. Если бы я был одним из тех уважаемых японских мастеров, я, наверное, заставил бы себя служить на кухне десять лет, не позволяя даже поговорить с собой.
Я закончил уборку и поднялся наверх. Включил PlayStation и загрузил игру, где я закончил в прошлый раз – в начале последовательности очень сложных карабканий по стенам и прыжков задом, требующих разворота в воздухе и зацепления за противоположную стену. Неудача, конечно же, приводит к долгому падению на острые колья, которые, по большей части, торчат прямо из кипящей лавы.
Трюк состоит в том, что здесь нет никакого трюка. Нужно просто сделать это пятьдесят раз, и быть убитым сорок девять. Может и надоесть.
Я знаю, о чём вы думаете. Вы думаете, что я привожу игру Tomb Raider в этой книге как пример ещё одной аналогии. Вы думаете, что я хочу сказать, что душа развивается многие жизни на земле, как и в течение этой игры ваш персонаж проходит всё возрастающие уровни сложности. Я не виню вас за подобные мысли, здесь, и правда, довольно точная аналогия. То есть, вот персонаж игры – Лара. Неведомо для себя, она управляется и оживляется невидимыми силами. Видите? Хороший пример взаимодействия высшего и низшего «я». Лара сталкивается с рядом трудностей, каждую из которых она должна преодолеть, чтобы двигаться дальше, и да, она может «умереть» и «возродиться» много, много раз преодолевая лишь одну их этих трудностей, прежде чем перейти к следующей. По мере того, как управляющая сущность, или «высшее я» Лары, становится всё более умелым, трудности становятся всё более трудными, в конечном счёте достигая высшей точки в финальном бою, где надо убить ультра-мега-ужасного дракона, после чего игра окончена и никаких дальнейших «рождений» не требуется. Можно даже продолжить аналогию дальше, обратив внимание, что перед «высшей душой» в этой команде всегда стоит определённая цель, и будет ли персонаж игры блаженно плыть к этой цели в прохладных голубых водах, или будет по макушку утопать в бассейне с кипящей лавой, высшему существу совершенно нет никакой разницы. Главное, что есть движение вперёд.
Да, я могу понять, почему вы думаете, что это именно та причина, по которой я упомянул эту игру, но вы кое-что забываете. Эта книга не об эволюции души, или об отношениях между высшим и низшим «я». Она о преданности недвойственному сознанию – духовному просветлению – и я упоминаю здесь эту игру только потому, что после уборки на кухне и мытья посуды я пошёл наверх заниматься именно этим.
***
Вошёл Крис, сел в соседнее кресло и без малейшего сострадания к плачевному состоянию моей героини начал читать мне лекцию о природе иллюзии и ужасах, творимых демоническим эго. Наконец, у меня получился прыжок назад с поворотом и захватом, а Крис руками помогал себе выразить свои прозрения насчёт отношений большой и маленькой души.
– Мы вроде как божественные существа, – рассказывал он мне, – как боги, но мы окутаны мраком, поэтому не можем пробудиться к нашему истинному наследию. Как бомж живёт на улице в полной нищете, не зная, что он сын миллиардера и является наследником приличного состояния.
Крис говорил всё возбуждённее, будто подпитываясь своим собственным испугом. Любители заговоров говорят в подобном тоне, напыщенном собственной важностью и ограниченном убеждением, что они проникли глубже, чем все остальные – стадо – в тайные области. Бежать в стороне от стада конечно же лучше, чем в нём, сказал бы я Крису, но существенной разницы нет, если ты бежишь в том же направлении.
Меня не слишком отталкивает проповедь Криса о природе иллюзии или тот факт, что он позволяет себе учить меня этому предмету. Коммуникация это мощный ключ к пониманию, в устной ли форме или в письменной. Ум естественным образом выстраивается в более последовательное состояние, когда пытается передать знание, нежели когда он просто усваивает и хранит его для своих нужд.
Лара залезла на вершину стены и должна подтянуться. Но верх стены был наклонным, и она сорвалась, прежде чем я смог заставить её уцепиться снова. Она plummets и приземлилась на другой уклон, по которому съехала вниз. В этот раз я ухватился за край, когда перелезал через стену. Я подтянул её, но не знал, что делать с ней дальше. Я попробовал прыжок назад с поворотом и захватом, и она умерла жуткой смертью.
– То есть, – продолжал Крис, – ты только посмотри! Эго! Всё это эго! Все заключены в созданную ими самими темноту. Бог не покидал нас, мы покинули Его! В этом великая ирония всего страдания, всех человеческих невзгод, и всё это совершенно не обязательно. Мы сами себе всё это причиняем. Махариши Махеш Йоги сказал: «Идите и скажите миру, что никто не имеет больше права страдать», и он именно это хотел сказать. Пробудись, это всё, что ты должен сделать – пробудиться, и вся боль и страдания тут же исчезнут.
В получасе езды на юг от нас за пределами Айовы находится большой анклав Махариши, с целым университетом и медитационным сообществом, не все члены которого, судя по тем людям, которые были у нас, совершенно очарованы движением ТМ. Подозреваю, что Крис не был уполномочен распространять и интерпретировать учение Махариши, и я быстро прикинул, как он воспримет то, что я скажу, и переделает это для чьей-либо пользы.
– Значит, – спросил я, когда новая Лара начала лезть по стене, – ты видишь просветление как вид освобождения от уз невежества? Свобода от эго?
Это большая штука для Криса – Большая Штука – оковы, иллюзия, эго, всё прочее. В прошлом у него были другие Большие Штуки, и в будущем будут ещё. На свете есть много всевозможных Больших Штук, но они никогда не будут конечной целью, которой, как сначала может показаться, они являются. Они больше похожи на острова для остановки в океане опасного путешествия. Но, как и должно быть, все подобные острова исчезают в поднимающемся океане, и путешествие волей неволей возобновляется. Любовь, Бог, сострадание, гуру и сознание – примеры. Они все очень соблазнительно блаженны, очень безопасны и уютны сперва, но ничто из этого является конечной целью, как это в конечном итоге осознает любой, кто остановился на них. Но нет причин не останавливаться. Жизнь это не скачки, и единственной целью является само путешествие.
– Вот это что, – отвечал он мне. – Свобода от оков. Освобождение от цепей, которые порабощают нас и заставляют думать, что мы всего лишь скромные биологические формы жизни, тогда как на самом деле мы божественные существа. Как ты говорил о том парне в платоновой пещере, освободившемся от цепей, связывавших его в невежестве. Абсолютно точно. Именно так всё и происходит. Вот что имеет в виду Махариши!
У меня нет формального учения как такового, но я знаю, что оно есть у Махариши, и знаю, что он многое сделал для того, чтобы уберечь его от подобного неизбежного искажения. Это ничем не отличается от детской игры «Сломанный телефон», когда история передаётся от человека к человеку, а потом итоговая история сравнивается с оригиналом, и все удивляются, как мало они имеют общего. Никакой свет, не имеет значения насколько чистый, не может пройти сквозь столько фильтров и в конце не стать мрачным и тёмным. Если бы я был привязан к результату, я мог бы подумать об этой книге как о своём наследстве – моём подарке будущим поколениям, который будет отражать моё учение также чисто через тысячу лет, как и в день выпуска в печать – но у меня нет подобных мыслей. Это не моё учение, это единственное учение, а это лишь мой способ его выражения. Если удалить всё лишнее из этой книги, останется, вероятно, десятая часть, и это будет лишь моим способом сказать то, что скажет любой просветлённый. Это не что-то личное, региональное или этническое. Это не западная христианская версия, в противоположность Inuit шаманской версии или версии тибетского буддизма. Истина не зависит от области, культуры, планеты, галактики или измерения. Она есть то, что есть, а я просто человек, который сейчас вот говорит об этом. Если поставить рядом десять книг, написанных просветлёнными, и удалить всё лишнее, они все будут одинаковыми. Так оно и есть в самом центре. А всё лишнее здесь присутствует по той причине, что об этом нельзя сказать прямо, потому что его нет, поэтому приходится говорить косвенно – чем это не является, на что похоже – но никогда то, что есть.
Я с интересом наблюдал тот факт, что прозрения Криса в природу иллюзии не продвинули его ни на йоту в его претензиях на свободу. По иронии, он заключён в тюрьму своих взглядов на свободу. Он не владеет своими взглядами, они владеют им. Всё его знание, настойчивое желание выразить его и утвердить исходит прямиком из нужды эго в подтверждении того, что оно на гребне волны, что, конечно же, исходит прямиком из страха, что оно на самом деле в глубокой яме.
Для меня могло бы быть интересным анализировать чьи-то паттерны страха и рассмотреть, как они усиливают хватку эго, но, вероятно, сейчас бесполезно раскрывать это Крису. Он не воспримет этого. Его эго тяжёлой наковальней свисает с шеи. Он думает, что может вырваться из оков с помощью размышлений, как будто его удерживают одни лишь мысли. Он разбрасывается Махариши и Платоном, словно они его союзники, а не тюремщики.
В это время Лара снова залезла на стену, и я понял, что необходимо сделать серию прыжков, постоянно уклоняясь влево, чтобы найти горизонтальную площадку для остановки. К несчастью, когда я оказался там, метающий ножи ниндзя и метающая лезвия машина искромсали бедную, отважную Лару в мелкий винегрет.
Крис страшится меня. Он не так уж твёрд в своих идеях. Вот почему он ведёт себя в такой громкой и напористой манере. Если бы он был на прямом пути к пробуждению, тогда ему пристало бы чувствовать шаткость и угрозу. Ведь он бы с головой нырял в скрежещущие челюсти само-аннигиляции. Но Крис не на прямом пути, он лишь разбирается с какими-то концептуальными проблемами. В лесу иллюзии растут деревья-концепции, а все концепции означают одно и то же – ты всё ещё в лесу. Крис так шаток и напорист потому, что какая-то маленькая его часть знает, что эти волнующие новые открытия не означают конец его пути, но лишь начало пути реального.
Я отложил пульт управления Ларой в сторону и стал наблюдать, как Крис продолжал разоблачать волшебство, но вместо Криса и жестяного одеяния, в которое он так усиленно закутывается, я вижу богиню Майю, архитектора этого изумительного дворца иллюзии. Мы с ней сидели и слушали Криса. Она улыбнулась мне, и я улыбнулся в ответ в удивлении и восхищении. Мы наблюдали, как Крис распространялся насчёт свободы, хотя его привязанность к своим идеям о свободе образовывала стены, пол и потолок его клетки.
– Как ты это делаешь? – спросил я Майю в тысячный раз, благоговея не меньше, чем впервые. – Дым и зеркала?
Она улыбнулась.
– Слои, – сказала она, словно это был ключ к этому кажущемуся невероятным спектаклю, который мы наблюдали.
Я понял. Единственным её материалом для строительства этого великого здания являются покровы настолько тонкие и прозрачные, что кажется, будто они сотканы лишь из обрывков сновидений. Полагаю, если это всё, с чем вам приходится иметь дело, тогда вы должны хорошенько изучить всё о создании многослойных структур.
Майя подмигнула и пропала. Я снова с Крисом и свежей Ларой, готовой начать новый подъём. Крис занимается тем, что приравнивает иллюзию к аду, оковам, злу и тёмным силам. Был ли я когда-нибудь таким же утомительным? О, да. Намного хуже. Это уж точно.
Лара вновь залезла на стену и стала неистово палить в ниндзя, но ресурс здоровья быстро уменьшался, и её героическая борьба пропала даром. Снова смерть.
– Тебе нужно более мощное оружие, – сказал Крис.
Он прав. Я начал снова перед карабканьем на стену, но теперь сменил оружие с женских пистолетиков на автомат Узи и заполнил ресурс здоровья для пущей безопасности. Я залез на стену, сделал серию сложных прыжков с захватом, подтянулся на наклонном потолке и отпрыгнул назад и потом вперёд, пока не получил удары ножами от ниндзя, но не от метающей лезвия машины, так как я вышел за пределы её линии огня. Я вытащил Узи и выпустил в ниндзя значительно больше патронов, чем было необходимо. Удача! Я сохранил игру, чтобы в следующий раз, когда её убьют, мне не нужно было вновь проходить через это испытание.
Крис в это время перешёл на тему о Боге. Похоже, что Крис многое мог сказать о Боге, что-то даже не совсем лестное. Ну, по крайней мере, он движется в верном направлении. Мне вспомнилась одна забавная притча, где молодой ученик подходит к местному гуру и презрительно заявляет, что он думал над всем этим и решил, что он атеист. Ученик был удивлён, что вместо того, чтобы разозлиться и возмутиться, учитель казался довольным.
«Чему ты так рад?» – спросил ученик в недоумении. – «Я только что сказал тебе, то не верю в Бога, так почему ты улыбаешься?»
«Это значит, ты начал думать», – ответил учитель. – «Теперь продолжай думать».
Мне хотелось бы отослать Криса, но с чем-то, над чем он мог бы поразмыслить. Проблема в том, что он вцепился мёртвой хваткой в идею о том, что мы жертвы, что тёмные силы подавляют духовно голодающее человечество, или что-то в этом роде. Меня не так уж заботит его настоящий уровень понимания, который всегда меняется. На этом пути, если ты не испытываешь постоянного отвращения от того, каким наивным и глупым ты был всего несколько дней назад, ты застрял. Я хочу, чтобы Крис, хотя бы, стал менее жёстким в своих взглядах. Чтобы он не держался за них так крепко, иначе он проведёт чрезмерное большое количество времени пригвождённый ими. Это не маленькая задача, я знаю. Прозрения на пути к пробуждению кажутся тяжело добытыми сокровищами, но в конце концов все они должны быть отвергнуты, и чем скорее, тем лучше. Чем меньше мы сопротивляемся этому отпусканию, тем быстрее мы находим следующее сокровище, тем наше продвижение легче и менее болезненно.
– Ты слышал о Кене Кизи и «Весёлых проказниках»? – спросил я.
– Ты имеешь в виду электрическую Kool-Aid и всё такое? Из шестидесятых?
– Верно, и волшебный автобус – первый волшебный автобус – ещё до «Who», ещё до «Beatles».
– О, – сказал Крис уныло. – Круто.
– Ты, наверное, видел изображения этого автобуса, или похожего на него. Очень психоделично, действительно искусная работа. Должно быть в Smithsonian, – я задумался.
Крис смотрел на меня странно, как будто я выпал из фазы нашего разговора.
– Название автобуса, ну знаешь, над лобовым стеклом, где находится табличка пункта назначения, было «Дальше».
– Надо же, – произнёс Крис, кивая, желая знать, закончил ли я, чтобы он смог продолжить свою лекцию о коварной природе дуальности.
– Дальше, – повторил я, неподвижно глядя ему прямо в глаза. – Как ты думаешь, почему они его так назвали?
– Ну, – начал он, желая ответить. – Полагаю потому, что на нём они везде путешествовали, говорили, ну, вперёд, дальше, всегда есть ещё что-то, что можно увидеть, куда можно поехать. Дух приключения.
– Да, – согласился я. – Однако, это забавно. Для меня, слово «дальше» было единственным важным словом в моём путешествии. Это было моей мантрой, но оно имело очень особое и чёткое значение. Много раз это слово приходило мне на помощь. Каждый раз, когда я уже думал, что, наконец-то, достиг твёрдой почвы – места, где стоило бы остаться, я вспоминал о слове «дальше», и о понимании его истинного значения, и осознавал, что как бы мне ни нравилось то место, где я был сейчас, я ещё не достиг того места, куда я направлялся.
Это сверхупрощение предназначалось для того, чтобы немного подготовить Криса к той мысли, что цель не там, где он находится.
– Даже хотя я мог бы приобрести знания и понимание за пределами моих самых лучших надежд, даже хотя я мог бы превзойти свои самые смелые ожидания относительно своих возможностей, даже хотя я мог бы продвинуться дальше многих своих менторов, слово «дальше» всегда присутствовало эхом в моём уме, напоминая, что есть только одна цель у этого путешествия, и я её ещё не достиг.
Я посмотрел на него, чтобы увидеть, проникает ли в него что-нибудь. Крис кивал, снисходительно позволяя мне высказаться, ожидая своей очереди говорить.
Ну ладно. По крайней мере, Лара перешла на следующий уровень.

Когда все Будды сняли свои маски,
Когда их тела стали светом и исчезли,
Я посмотрел вокруг себя и ничего не увидел,
Потому что там ничего и не было
Никогда.

Когда все мантры, голоса и песни стали одним,
Блаженством.
И я посмотрел внутрь себя -
И не увидел там ничего,
Потому что там ничего не было,
Кроме танца пространства,
Никогда.

И в зеркале не было моего отражения,
И самого зеркала не было,
Я сам стал зеркалом,
И люди смотрели в него, и их эго дрожало,
Боясь потерять себя навсегда.
О, если бы они знали, что эго нет, и не было
Никогда.

И женщины думали, что любят меня,
И я не мог им ответить – они любили
Не меня, а свои отражения в зеркале
Своего ума.
Так происходило всегда.
Происходило не происходя.

И мужчины думали, что ненавидят меня,
И я не мог драться с ними – они смотрели
На свои отражения, и вызывали на бой
Самих себя в зеркале
Своего ума.
Так происходило всегда.
Происходило не происходя.

И когда все это происходило в зеркале моего ума,
Я смеялся, я не мог не смеяться,
И пространство смеялось вместе со мной,
И смеясь об одном, мы сливались,
И я не мог понять, где эта грань
Между мной и пространством.
Пока не увидел, что это только ограничение в моем уме -
Разницы между мной и пространством
Нет и не было
Никогда.

И все стало возможно,
И к этому не нужно было идти,
Пытаться что-то делать, кем то быть.
Казалось, что это произошло само собой,
Но, как и все в этом мире, это имело причину.
И я вижу, какой путь прошло мое тело
В пространстве наших умов,
Прежде чем все произошло, и пространство засияло.
Но это не похоже ни на что
И это происходит не происходя.
Прямо сейчас.
В пространстве наших умов.

Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверстую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.

Застынет всё, что пело и боролось,
Сияло и рвалось.
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.

И будет жизнь с её насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет всё — как будто бы под небом
И не было меня!

Изменчивой, как дети, в каждой мине,
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой.

Виолончель и кавалькады в чаще,
И колокол в селе…
— Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!

— К вам всем — что мне, ни в чём не знавшей меры,
Чужие и свои?! —
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.

И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто — слишком грустно
И только двадцать лет,

За то, что мне — прямая неизбежность —
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,

За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру…
— Послушайте! — Ещё меня любите
За то, что я умру.