В конце 10-х — начале 20-х годов XX он пронесся подобно метеору по мировому небосклону, оставляя за собой яркий, а местами скандальный след. Даже при мимолетном знакомстве люди сразу обращали внимание на его глаза: как два черных бриллианта они горели дьявольским огнем, повелевая беспрекословно повиноваться этому человеку.

Близко знавшие его люди шепотом говорили, что при желании он может заставить любого делать то, что нужно ему — Гурджиеву. В качестве доказательства приводили особенно яркие случаи. Рассказывали о некой петербургской красавице, блиставшей при дворе, многочисленные поклонники которой спешили выполнить малейшую ее прихоть. Он же сделал эту женщину своей рабой.

А нефтяной магнат, армянин, под влиянием наставлений своего «учителя» перевел на его имя весь свой капитал, а сам отправился странствовать по Востоку нищим дервишем.

Под влиянием гуру оказался и русский писатель-мистик Петр Успенский. Поговаривали, будто бы в своих книгах «Разговоры с дьяволом» и «Внутренний круг» он лишь безропотно изложил навязанные ему далеко не безобидные мысли о каббале, магии, алхимии, астрологии.

...И наконец, этот восточный деспот, как говорится, в одночасье сгубил новозеландскую писательницу Кэтрин Мэнсфилд, «полугениальную-полусвятую», красивую и чистую женщину, попавшую под его магическое влияние.

Видный российский государственный деятель Василий Витальевич Шульгин, оказавшийся в 1920 году в эмиграции в Константинополе, позднее так описывал свое знакомство с этой безусловно незаурядной личностью:

«Какой он национальности? — спросил я факира.

— Неизвестно.

— На каком языке говорит?

— На всех.

— Возраст?

— На вид лет сорок. Но, говорят, ему за двести.

— Чудеса в решете.

— Чудеса. Он читает письма, не распечатывая конвертов. -г- Ясновидец?

— По-видимому.

— На какие средства он живет?

— Его ученики ему платят.

— Значит у него школа?

— В древнем смысле. Как у греческих философов».

После этого заинтригованный Шульгин попросил познакомить его со столь загадочным господином.

«Ярко освещенный зал с колоннами. Паркеты сияли. Они переходили в невысокую эстраду, — рассказывает он. — Рояль чернел в углу у белых колонн. На этой эстраде, на обыкновенном венском стуле, заложив ногу за ногу, сидел человек в черном пиджаке. Больше никого не было.

— Гюрджиев, — шепнул мне мой факир.

И он стал подводить меня к руководителю "Гармонического развития человека" с такими манерами, как будто мы приближались к коронованному лицу. Меня это сначала рассмешило. Венский стул мало походил на трон.

Человек, сидевший на низенькой эстраде, соблюдал неподвижность, не делая никаких движений. Но он пристально смотрел на нас, подходящих к нему, собственно — на меня, так как моего спутника-факира он уже знал. Я видел его глаза. Они незабываемы. Горящие глаза. Как у богатых караимов, державших в Киеве табачные лавочки».

Фамилию этого человека пишут по-разному: и Гюрджиев, и Гурджиев, и даже Гарджиеф. Впрочем, это не так уж и важно. Любопытно другое. В свое время о нем было написано изрядное количество книг, в основном русскими эмигрантами за рубежом. Да и сам он оставил несколько трудов о тайных знаниях, касающихся природы и человека, том мемуаров «Встречи с выдающимися людьми». Тем не менее биография Гурджиева весьма туманна. Пожалуй, более или менее достоверно известно только то, что его отец, грек Иоанн Георгиадес, был плотником и, по некоторым сведениям, исполнителем песен собственного сочинения. Мать — армянка. Считается, что родился Гурд-жиев в Александрополе 28 декабря 1878 года, однако у него было много паспортов, и в одном из них стоит 1866 год. В официальном издании Библиотеки Конгресса США на него есть такая ссылка: «Гюрджиев Жорж Иванович/1872 — 1949/».

Сам Гурджиев в присутствии учеников имел обыкновение ронять фразы, говорившие о его личном (или в качестве свидетеля) участии в событиях, которые случились двести лет тому назад и даже раньше.

Полагают, что еще в детстве мальчик был «отмечен перстом Божьим», или скорее дьявольским. В одиннадцать лет Георгий уходит из дома. Его гонит непреодолимое желание постичь сокровенные тайны, атлантов, недоступные простым смертным. В различных источниках указывается, что он проникал в эзотерические школы, жил у ессеев в Иерусалиме, в подземных христианских храмах Каппадокии, в абиссинских монастырях.

В книге «Гурджиев: создание Нового Мира» его ученик Дж. Беннет пишет, что с 1890 по 1898 год юноша побывал в Багдаде, Афганистане, Кашгарии и даже пробрался в Тибет со стороны Каракорума. Потом он надолго застрял в Кабуле, где жил в суфийском текке. Он — мурид, ученик, и «должен быть в руках мюршида, учителя, как труп в руках обмы-вателя мертвых». Гурджиев претерпел все: и многодневные голодания, и колючую власяницу дервиша-суфия, которую месяцами не разрешалось снимать, чтобы вымыть тело, и, конечно, бессонные медитации по несколько суток кряду. «Погружение» юного Георгия в тайны земли и неба продолжалось до тех пор, пока для него не стало равным нравственное и безнравственное, добро и зло, радость и горе, после чего человек достигает хаккимата, истины, сливаясь с Богом и утрачивая свое «я».

Но суфизм оказался привлекательным для «ищущего истину» еще и потому, что раскрывал многие тайные приемы, которые он потом использовал на практике. Например, секрет «вертящихся дервишей» — умение достигать экстаза и ввергать людей в своего рода «духовное опьянение» — в особое состояние сознания, сочетающее блаженство и страдание, подчинение чужой воле, когда можно проникнуть в их мысли. По-видимому, такие приемы в дальнейшем помогали Гурджиеву с успехом выдавать себя за ясновидящего.

Овладев мусульманскими мистическими учениями, он продолжал путешествовать по Средней Азии, Памиру, Индии. Есть предположение, что Гурджиев был «русским агентом — ламой Джорджиевым», которого в 1902 году ранили в Тибете. Буддизм, зороастризм, индуизм, шаманство — вот далеко не полный перечень того, что его интересовало. Но за этим стояла вовсе не жажда чистого познания. Еще раньше он пришел к выводу, что только ничтожное число «избранных» идет вверх и обретает духовную силу, долговечность, сверхмощный интеллект, приближаясь к сверхчеловеку. Остальные люди — «быдло», обреченное на покорность и вырождение. И Гурджиев настойчиво ищет сильных людей, которые способны «реализовать себя», хочет попасть во «Внутренний круг» человечества, определяющий судьбы мира, изучает способы стать сильным, для чего собирает упражнения, которые ведут к этой цели, включая гипнотическое воздействие на людей.

На каком-то этапе Гурджиева заинтересовала духовная сила православных аскетов, основателей средневековых монастырей. Он едет в Тифлис, где поступает учиться в православную семинарию. Не ручаясь за достоверность, Беннет пишет, что, настроенный крайне антимонархически, Гурджиев принимал участие в революционных событиях в Закавказье и чуть ли не входил в ту же группу, что и Сталин. Во всяком случае, Беннет слышал от Гурджиева, что тот получил пулевое ранение в 1904 году в районе Чиатурского туннеля.

Забегая вперед, сделаем небольшое отступление. В книге Лаврентия Берии «К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье» есть упоминание о том, что в феврале 1904 года, бежав из ссылки, Сталин вернулся в Тифлис, а в конце 1904 года у него состоялась «большая дискуссия в Чиатурах с эсерами и анархистами». И вот главное — 25 марта 1908 года Сталин был арестован в Баку под именем «князя Гайоза Нижарадзе». А в 1927 году Гурджиев писал свои «Встречи с выдающимися людьми», в которую должна была войти глава под названием «Князь Нижарадзе». Над этой главой он работал долго; читали ее избранные ученики; но в конце концов ее почему-то уничтожил сам автор.

Амплуа революционера не увлекло претендента на роль «сверхчеловека»; тем более, к началу Первой мировой войны Гурджиев счел, что нашел верный способ подчинять себе людей, проповедуя свое «учение». В нем, в частности, он «реабилитировал» дьявола, утверждая, будто в действительности тот «искренне любит людей» и, владея «царством материи», «заботится, чтобы не нарушалась их связь с Земле^» из-за «навязанного Богом приоритета Неба».

В 1917 году Гурджиев оказался в Ессентуках, где открыл Институт гармонического развития человека, в программу которого постарался заложить свои эзотерические знания. В занятиях с учениками он использовал элементы древних храмовых танцев, верчения дервишей, негритянских ритуальных плясок. Потом институт перебрался в Тифлис, а оттуда — в Константинополь.

Там в Институте гармонического развития человека были открыты классы «гармонического и пластического ритма», «древних восточных ганцев», «медицинской гимнастики», «мимики и жеста». Как явствовало из красочного проспекта, сам Гурджиев дважды в неделю «читает лекции и проводит публичные дискуссии по вопросам религии, философии, науки, искусства с эзотерической точки зрения». Публику предупреждали, что «весь материал ранее никогда не публиковался». Кроме того, чтобы привлечь аудиторию побольше, он рассказывал о своих путешествиях в Туркестан, Тибет, Афганистан, Белуджистан, о раскопках в Армении, Ираке, Египте; обещал раскрыть, является ли Индия на самом деле страной чудес, вечна ли душа, что такое гипноз, магнетизм, «факиризм», «дервишизм», «йогизм», а также научить «науке чисел, символов и диаграмм», магии, искусству обращения с ядами и предсказания судьбы.

В это время Шульгин и побывал на занятиях одного из классов, где увидел методику Гурджиева в действии:

«К роялю подошел некто и заиграл.

Музыка была простая, но не пошлая. Какой-то неуловимой особенностью она отличалась от банальности. Мы отошли с моим факиром в сторону.

Я спросил:

— Что это за музыка? Кто ее сочинил? Мой друг указал глазами на Гюрджиева.

— Так он и композитор?

— Он? Он может все. И прибавил:

— Гармоническое развитие человека.

— Почему же у него глаза нечеловеческие?

— Потому что он — сверхчеловек!

Между тем одновременно с музыкой из-за колонн показались люди. Они выходили на блестящий паркет и выстраивались против Гюрджиева, который остался сидеть на своем стуле. Они заняли свои места примерно в шахматном порядке. По какому-то знаку пришли в движение. Факир сказал мне:

— Это — одиннадцать противоречивых движений. Следите за золотоволосой дамой в переднем ряду посредине. Она лучше всех...

Действительно, каждый делал одно из одиннадцати противоречивых движений, противореча не только себе, но и всем остальным телам. Танцующие двигались как сомнамбулы. Вся эта головоломка одурманивала зрителей. И в самый разгар гипнотического хаоса из-за кулис послышался окрик:

— Стоп!

Люди остановились в тех позах, в которых их застал мучительный танец. Застыли, точно каменные изваяния. Зрители сразу увидели, сколь противоречивы движения танцоров. Одни были на двух ногах, другие — на одной. Некоторые оказались в самых неустойчивых положениях... Но сила тяготения взяла свое. Люди-изваяния, стоявшие в противоестественных позах, стали падать один за другим.

Зловеще раздавались удары падающих тел об пол. Занавес опустился медленно, как опускается страшная угроза человечеству...

В этот момент я понял Гюрджиева до конца. Его сущность. И его метод. Перед нами, жалкими русскими овцами, жаждущими пастыря, был азиат, восточный деспот, набиравший себе рабов. Золотоволосую он уже сделал своей рабыней до конца. Но и других ждала та же участь. Мне это было ясно. Иначе он не стал бы так обнажать себя. Он опасался бы восстания этих людей, своих учеников, если бы в них еще тлела искра гордости».

Сейчас уже трудно сказать, что заставило Гурджиева покинуть Константинополь. Возможно, Шульгин оказался не прав: в прозревших потенциальных рабах стал назревать бунт. Их пастырь почувствовал это и поспешил расстаться с ненадежными «овцами».

Летом 1921 года он повез группу наиболее преданных ему учеников через Румынию и Венгрию и сделал остановку в предместье Берлина. Там Гурджиев установил связи с местными интеллектуалами, тоже бредившими «сверхчеловеком». Однако революция и инфляция погнали его дальше, в Лондон, где он два месяца промышлял сеансами гипноза. В июле 1922 году ему каким-то непостижимым образом удалось оформить сделку, в результате которой он получил в свое распоряжение дом-замок поблизости от Фонтенбло во Франции, некогда принадлежавший фаворитке Людовика XIV знаменитой мадам де Ментенон.

Так Институт гармонического развития человека обосновался на новом месте. Официально в нем помогали «становлению нового человека», лечили пьяниц и наркоманов. Неофициально — продавали легковерным нефтяные промыслы в советском Азербайджане.

Режим в институте был построен на страданиях, трудностях, даже бичевании и пытках. Покачивая по-мусульмански бритой головой, наставник орал на своих учеников: «Все вы дерьмо!!» Соответственно режим дня был предельно строг: просыпались в пять утра, работали два часа до завтрака — строили, убирали, работали на огороде, пилили дрова. После завтрака — три часа упражнений под музыку, затем — групповые и индивидуальные беседы с «учителем», вечером — ритуальные танцы до упаду.

Гурджиев усиленно рекламировал свое заведение, обитателей которого газеты называли «лесными философами», а его руководитель в приватных беседах — не иначе как «идиотами». Он всячески зазывал к себе знатных гостей, ради которых в усадьбе повсюду были развешаны его

м удрые изречения. Правда, среди них встречались и такие: «Люблю тех, кто работает», «Ценится лишь сознательное страдание», «Возьми понимание Востока и знание Запада, а потом ищи», «Вера сознательная — сиобода. Вера чувства — рабство. Вера тела — глупость», «Мораль — палка о двух концах. Ее можно повернуть и так и эдак. Нужно иметь свою мо-р;шь».

С сильными мира сего, посещавшими институт, Гурджиев был откровенен:

— Что такое человек? В нем, человеке, их сразу трое. Лошадь, извозчик и седок. Что такое лошадь, конь? Конь — это животное, зверь, страсть. Страсть ведет куда, зачем? Горячий конь не знает, не хочет шать. Ему лишь бы бежать. Он — страсть и больше ничего. Но извозчик уже знает больше. У него уже есть разум и воля. Он коня сдерживает, он конем правит. Но куда? Это скажет ему седок, который знает, куда ехать. У него разума больше и воля сильнее. Извозчик правит конем, а седок извозчиком. И это все человек. Что из этого следует? Ясно, что ездоком надо стать. Как? Надо иметь волю и укреплять ее. А как волю укреплять? Надо найти учителя, верить ему, слушаться. Тогда и сам станешь учителем, когда научишься заставлять людей повиноваться.

В 1924 году Гурджиев разбился на автомобиле, мчавшемся, как писали газеты, со скоростью 90 километров в час в лесу в Фонтенбло, и оказался «ограничен в движениях», что заставило его закрыть свое заведение. После этого публика и пресса потеряли к «магу и кудеснику» всякий интерес.

Но история «Калиостро XX века» будет не совсем полной, если не упомянуть об одном моменте. Не исключено, что Гурджиев был... агентом русской разведки и по совместительству — царской охранки, а потом перешел, по наследству, ЧК. Где и когда он был завербован — неизвестно, однако его поездки по странам Востока пролегали именно там, где сталкивались интересы России и Англии. Так что раненный в Тибете «английской пулей лама Джорджиев» вполне мог быть Гурджиевым. Главный же период в его шпионской деятельности начался, когда он оказался в Закавказье, и охранка одолжила «мага» у разведки для проникновения в революционную среду. Иначе невозможно объяснить, почему человек, посвятивший себя познанию эзотерических и религиозных премудростей, вдруг примкнул к революционерам.

После революции все перемещения Гурджиева поразительно точно совпадают с тем, что происходило с русской эмиграцией. После падения Крыма большая ее часть попала в Константинополь. И там сразу появляется этот «мистик с пронзительным взглядом». Позднее эмигрантские центры перемещаются в Европу, прежде всего в Берлин и Париж. Вслед за ними туда едет и Гурджиев.

Скорее всего, в эмигрантских кругах возникли подозрения, что он может быть агентом ЧК, которая в то время активно проводила закордонные операции против белой эмиграции. В таком случае устроить автомобильную катастрофу было не так уж трудно.

Но Гурджиеву повезло: он остался жив, хотя затем всю жизнь — без малого четверть века — провел в инвалидной коляске. Опасаясь повторного покушения, поскольку истинная причина аварии ему была известна, агент ЧК перебрался за океан, где коротал время за работой над мистическими трудами и беседами в узком кругу «посвященных».

В вышедшей в Лондоне в 1980 году книге о знаменитом «провидце» ее автор Дж. Мур вскользь упоминает о каких-то переговорах, которые Гурджиев вел в мае 1935 года, выясняя возможность переезда из США в СССР. Но, хотя даром предвидеть будущее он никогда не обладал, у него хватило здравого смысла воздержаться от этого шага и тем самым избежать смерти от пули своих хозяев — чекистов.
Автор: Н.Н. Непомныщий (по материалам С. Демкина)
Источник: http://www.kybalion.ru/