Мы путешествуем в горах… Погонщики скота в широкополых соломенных шляпах, с золотыми от палящего горного солнца лицами; отары овец, козы и алобаи — пастушьи собаки с жёлтыми свирепыми глазами; лесник со своей огромной овчаркой, учившийся в Петербурге и всё же вернувшийся оттуда, не пожелавший променять прелесть природы на заключенную в красиво отёсанный и гармонично укомплектованный камень жизнь; старик, не ведающий, что царя уже давным-давно нет, что произошла революция 17-го, а затем —через почти 70 лет — новая смена власти, и его маленькая козочка Фатима, оставшаяся без матери, но выкормленная этим добрым человеком; аулы, живущие почти обособленно от мира цивилизации — без телевизоров и радиоточек, без телефонов и телеграфов, без почты и уж тем более без новейших способов обмена информацией — компьютерной сети, спутниковой связи и т. д. — сколько удивительных встреч. Какое разнообразие жизни, какой колорит и контраст с городами и агломерациями!..
   Впрочем, сразу хочу оговориться, что все эти яркие впечатления, сколь бы захватывающими они ни были для уставшего от городской бытовухи человека, всё же просто меркли перед светом настоящей тайны. Дети, сопровождавшие меня, оказались будто «не от мира сего»… Они были другими, не такими, как просто человек в понимании каждого из нас. Это прежде всего касается Наты и Лены, ибо именно с ними всю дорогу творились чудеса… Однако, я не буду забегать вперёд и расскажу обо всём по-порядку.
   Во-первых, в девочках присутствовал талант прекрасных собеседниц, широко эрудированных не только для подростка, но и для умудрённого опытом старчества. Мы общались с ними на самые различные темы: говорили о «продвинутой» музыке, о современной эстраде, о взаимоотношениях мужчины и женщины, о браке и любви, о Боге, религиях, пророках, о космосе, планетах, звёздах, о летающих тарелках, — в общем, всего не перечислишь. Мне было настолько интересно слушать Нату и Лену, настолько увлекательно о чём-то рассказывать им, что я порой забывал, где нахожусь. Девочки, определённо, умели каким-то образом очаровывать, увлекать, заинтересовывать собеседника; умели не просто болтать, но соединяться с тобой во время разговора, чувствовать тебя, понимать твои мысли, понимать всё, что ты хочешь сказать. Они могли принимать человека, как самих себя, при этом оставаясь самими собой… Правда, вскоре я понял, что это только один из многих их талантов, причём те другие, о которых я пока ещё ничего не знал, были… Ну вот, опять я забегаю вперёд. Простите, сейчас исправлюсь.
   Лена и Ната совершенно не уставали после изнурительных переходов через перевалы. Часто, видя, как я выдыхаюсь, они забирали у меня огромный рюкзак и по нескольку часов тащили его сами. При этом у девочек даже не нарушался вечно спокойный дыхательный цикл, в то время как с меня, идущего налегке, градом лился пот, и легкие в моей груди отказывались работать.
   Тёплых вещей и еды именно у Наты с собой тоже не было. Выяснилось, что она в этом просто не нуждается. Ни разу не видя её принимающей пищу, на третий день путешествия я начал всерьёз беспокоиться и уговаривать девочку покушать, на что она, улыбаясь и сияя здоровьем десятерых сытых молодцев, отвечала: «Не хлебом единым жив человек. Смотри на меня, Максим — я, как живое доказательство этих слов». Что тут скажешь? Мои глаза не обманывали меня, я видел, что пища девочке не нужна. Она могла иногда испить воды из родника, съесть немного ягод, орехов или какую-нибудь сорванную травинку, но разве это можно назвать здоровым питанием? Вопрос — откуда она черпала энергию, питаясь вот так — для меня долгое время оставался загадкой.
   Эта загадка оказалась не единственной. Выяснилось, что девочке не страшны холод и заморозки горных ночей. В то время, как мы с другими детьми, одев тёплые куртки и шапки, кутаясь в шерстяные одеяла, всё же мёрзли в двух палатках, пытаясь заснуть, Ната могла пролежать всю ночь на голой земле, в лёгком платьице, безо всякого ощущения дискомфорта. Я сам видел, как она в своём «бумажном» сарафане беззаботно и с улыбкой спала, лёжа на покрытой инеем утренней предрассветной траве. Но это ещё не всё.
   Однажды, выйдя ночью, я заметил мягкое, если можно так выразиться, свечение на поляне. Подойдя ближе с вопросом — что это может быть? — я сперва вздрогнул от поражающей и чудесной картины… Ната лежала на травяном ковре, её волосы золотой шалью распались под ней, и… Тысячами синих искорок-молний её волосы сверкали в ночной мгле, освещая прекрасное лицо девочки. Это было похоже на чудесные эпизоды из какого-нибудь фантастического фильма об электрической отроковице… Едва не проглотив язык от удивления, я, словно сомнамбула, удалился обратно в палатку, забыв, что собирался в туалет. Поражённый увиденным, я долго не мог заснуть в ту ночь, и ворочался, пока лежащий рядом Арам сонным голосом не поинтересовался, в чем дело.
   — Там Ната… У неё волосы, это самое… Они…
   — Светятся синими огоньками?
   — Да, да…
   — А, не удивляйся. С ней часто такое бывает… Вот ты думаешь, она сейчас спит?
   — Что же она делает, если не спит?
   — Она почти никогда не спит. Иногда лежит неподвижно, как спит, но, если по-настоящему, то не спит. У неё не бьётся сердце, она совсем не дышит. Если раскрыть её глаз ипосмотреть, то не увидишь зрачка. Зрачки у неё заворачиваются глубоко наверх.
   — Что же это с ней происходит?
   — Это Музыка Восхода.
   — Музыка Восхода?
   — Да. Ещё это называется «Ясный День».
   — Что это такое?
   — Они говорят, что это такое состояние…
   — Но она же… ты сказал, что у неё не работает сердце… Это ни что иное, как смерть!
   — Да, один раз врач сказал, что это смерть. Но это не смерть. Говорю тебе — это состояние такое.
   Не выдержав, я встаю, выхожу из палатки снова и иду проверять. Дойдя до Наты, я застаю её в прежней позе — лежит на земле, раскинув руки в стороны, ладонями вверх. Только вот волосы перестали светиться.
   — Эй… Эй… Ната, — пробую её растормошить, но она не просыпается. Её тело страшно холодное, ну прямо как у мертвеца. Сняв шапку и приложив ухо к её груди, я долгое время пытаюсь услышать пульсацию сердца. Пульсации нет. Более того — грудная клетка не проявляет никаких признаков движения — девочка не дышит! Чтобы развеять последние сомнения, я достаю из кармана фонарик и, не включая его, подношу стеклышком к носу девочки. Держу так некоторое время одной рукой, другой же роюсь в кармане, ища спички… При свете зажжённой спички смотрю на стёклышко фонарика — поверхность не запотела. Дыхания точно нет!
   «Да она же мертвая!» — думаю я и вздрагиваю — спичка догорела, огонь обжёг пальцы…
   Некоторое время я сижу в полутьме перед телом девочки, не зная, что делать. Трудно описать чувства, наполняющие сердце. Страх, сомнение, интерес, любопытство, шок, скрытый восторг, беспокойство — всё это смешалось в некий винегрет эмоций. Решив взять себя в руки, я встаю и возвращаюсь в палатку. Разместившись между Арамом и другими детьми, я молча лежу, уставясь в пространство слепой тьмы.
   — Ну и Натка. Пугает людей только, — хихикнув, заявляет Арам.
   — А может быть ей плохо? Может нужно что-то делать?
   — Да нет. Ей не плохо. Наоборот, она сейчас так напитается силами, что завтра опять ничего есть не будет.
   — Какой кошмар…
   — Ха! Это только цветочки… А силы им служат взаправду кошмарные…
   — Какие ещё силы?
   — Те силы, что строили солнце и Землю. Лена и особенно Ната могут управлять ими.
   «Силы, что строили солнце и Землю?… Что-то ты совсем заврался, брат», — думаю я про себя. Вслух же спрашиваю:
   — Почему они могут, а другие люди нет?
   — Потому что Ясный День.
   — Не понял?
   — В общем, надо уметь входить в Ясный День, чтобы эти силы стали служить тебе. Ната и Лена умеют входить в Ясный День… А ещё Ната говорит, что давно жили люди — Атланты, которые умели входить в Ясный День.
   — Ох уж эти сказки… Ох уж эти сказочники, — я нарочно шепелявлю, повторяя фразу героя мультфильма «Падал прошлогодний снег».
   — Ты мне не веришь? — почему-то взволнованно спрашивает Арам. Впрочем, он тут же успокаивается и уже безмятежным тоном заключает: — Ничего, скоро поверишь…