Игорь РУДЕНКО

Как написать бестселлер?
или
МЫСЛИТЕЛЬ, ХУДОЖНИК, КРИТИК

Глава I.

ЗАТРОНУТЬ В СЕРДЦЕ КАМЕРТОН...

В сердце у каждого человека есть некий Камертон. Его могут заставить зазвучать, радостно отозваться улыб-ка родного человека, нечто пойманное в дыхании природы – легкий ветерок, брызги морской волны, тихий шорох листвы... А может быть, слова любимого поэта совпали с ритмом нашего сердца...
И вот Камертон уже вибрирует где-то внутри, поет, затронутый чем-то случайным. Или чем-то долгождан-ным. Нас так и подмывает излить только что испытанную радость или грусть песни Камертона. Рождаются стихи, дневники, рассказы, невероятные истории... Мы становимся «заложниками своего вдохновения».

“Человек  выражает  себя в литературе непроизвольно, как цветок в излиянии запаха, – заметил бен-гальский поэт и философ Рабиндранат Тагор. – Никто не знает, почему стихи говорят больше, чем отдельные слова. Но в этой тайне – смысл единства”.
Вот его «Залетные птицы»: «Тише, сердце мое: эти большие деревья – молитвы»...
Но литературное творчество – не только вдохновение, это – ОТКРЫТИЕ. Есть творцы талантливые, есть – гениальные. Талант бьет в точку, в которую другие не могут попасть. Гений – в точку, которую другие даже не ви-дят.
В «Учении о доминанте» А.А.Ухтомский выделяет четыре этапа открытия:
1. Работа сознания. Сбор фактов, постановка задачи.
2. Работа подсознания – инкубация: перебор возможных связей, сопоставление, – продолжае-мая даже во сне.
3. Озарение – скачек, когда мучительно искомое становится вдруг ясным и простым, когда “ар-химеды” кричат «эврика», а поэты готовы умереть от любви ко всему миру.
4. Придание решению понятной для всех формы.

Математик Пуанкаре смотрит на этот процесс поэтически: «После импульса нашей воли атомы – бессозна-тельные мысли – больше не возвращаются в свое неподвижное мертвое положение... Но только некоторые их ком-бинации гармоничны: они способны возбудить нашу специальную геометрическую интуицию, а через нее – при-влечь к себе внимание, стать осознанными». Эрнст Мулдашев в книге «Трагическое послание древних» сообщает, что тибетские ламы, читающие мысли собеседника, видят эти мысли в виде треугольников, и по угловым соотно-шениям в треугольниках мгновенно определяют, есть ли в этих мыслях вдохновение.
Я определяю вдохновение словами «затронуть в сердце Камертон». Вы – назовите по-своему. Важно другое. Это – как наркотик. Если вы хотя бы однажды испытали вдохновение, попробовали писать и Вам понравилось то, что Вы создали, значит – стоит продолжать!
Это – как чувство голода. Какое-то душевное ускорение. Тут рассуждать некогда! Скорее, скорее – писать или говорить – проникаешься безотчетно, всем существом – впадаешь в экстаз от скорости и глубины мысли и – действуешь, действуешь, действуешь: зудящая неудовлетворенность действия и мысли... Лев Толстой определил: «Вдохновение – это когда ясно представляется, что можно сделать».
«Перо, бумага, папироса, чашка кофе, и – что накатит»... Алексей Николаевич Толстой в своем очерке «Как мы пишем» раскладывает по полочкам самое сокровенное, интимное во вдохновении:
«В писателе сожительствуют:
– мыслитель – активен, мужествен, знает «для чего», ставит вехи, видя  цель;
– художник – эмоционален, женствен, он весь в том – «как» сделать.
Идет по вехам, иначе расплывется, он глуповат, прости господи;
– критик – должен быть умнее мыслителя, талантливее художника, но он не творец, он не активен – он беспощаден».

Глава II

МЫСЛИТЕЛЬ: ЧТО? ДЛЯ ЧЕГО?

Итак, – Мыслитель. Что писать?
Антон Чехов, показав на стену: «Найдите в ней что-нибудь СВОЕ, чего никто не находил и опишите ее».
Н.В.Гоголь: «Имеющий способность живописно передать свою квартиру – может быть писателем».
Учителем Ги де Мопассана был Гюстав Флобер. Он говорил: «Если обладаешь оригинальностью, нужно прежде всего ее проявить. Если ее нет – приобрести...
Талант – это длительное терпение. Необходимо достаточно долго и с достаточным вниманием рассматривать все то, что желаешь выразить, чтобы обнаружить в нем ту сторону, которая до сих пор никем еще не была подме-чена и показана. Рассматривать, не вспоминая высказанное до нас, а, остановившись перед деревом и огнем, изу-чать до тех пор, пока они не перестанут походить ни на какой другой огонь и дерево.
Пойдите к нескольким человекам и опишите спустя 15 минут все, что видели. Если тренировать – увидите все больше...»

В свое время известный художник учил молодого Ивана Бунина, писателя, впоследствии ставшего величай-шим ювелиром слова при изображения света и красок:
«Вы, милый мой, еще не совсем ясно видите. Несколько мутновато. И грубо. Судя по вашим рассказам, вы замечаете только основные цвета и сильно окрашенные поверхности, а переходы и оттенки сливаются у вас в нечто однообразное.
ПОПРОБУЙТЕ МЕСЯЦ ИЛИ ДВА СМОТРЕТЬ НА ВСЕ С МЫСЛЬЮ, ЧТО ВАМ ЭТО ОБЯЗАТЕЛЬНО НАДО НАПИСАТЬ КРАСКАМИ. И через два-три дня Вы убедитесь, что до этого не видели и десятой доли того, что заметили на лицах теперь. А через два месяца вы научитесь видеть без понуждения».
Томас Манн утверждал: «Не следует думать, что утонченность и бдительность наблюдающего сознания мо-жет достичь необыкновенной степени и что при этом не увеличится восприимчивость».

Есть игра «Восприятие». Выберите маршрут для прогулки и мысленно разбейте его на шесть частей. На пер-вом участке обострите зрение: Вы – цветной фотоаппарат, Вы – видеокамера со стоп кадром. Вы раз и навсегда подмечаете малейшую игру цвета вокруг себя, от вас не ускользает ни одна линия, ни одна светотень, Вы ясно представляете, какие краски нужно смешать, и с какой силой нажать на кисть, чтобы изобразить акварелью эти до-ма, лица, небо и деревья.
Второй участок. Вы – ночная кошка в охоте за звуками и шорохами, Вы – слепой, переходящий через авто-страду, и вокруг – абсолютная тьма. Звуки – единственное Ваше окно в мир. И этот мир нужно изобразить так, что-бы и через сорок лет вспомнить эту прогулку.
Третий участок. Обоняние. Вы – специалист парфюмерного завода в поиске композиции запахов для ваших фирменных духов «Прогулка 10 июля». Вы – лань, что пугливо внюхивается в саванну с густой непроглядной тра-вой...
Четвертый участок. Вы – инопланетное существо, у которого нет ничего, кроме языка. Вы пробуете все на вкус. Когда Вы вернетесь «домой», к таким же как Вы существам-дегустаторам, Вам нужно будет передать этот мир «на вкус».
Участок номер пять: осязание. Вы – слепой, потерявший золотую пылинку. Вы на ощупь узнаете любую по-верхность. Более того, Вы – экстрасенс, способный на расстоянии ладонью распознать любой предмет с закрытыми глазами: его тепло, его цвет и шероховатость...
И далее, перешагнув границу “зоны 6”, Вы подключаете одновременно все, что обостряли по отдельности – включаете всего себя: слейтесь с миром, и он обрушится на вас шквалом впечатлений. Вы увидите, услышите, – ОЩУТИТЕ мир во всем его многообразии... И ПОЗНАЕТЕ его. Уже четвертая-пятая прогулки дают потрясающий результат, – просыпается Художник.
Можно немедленно, сразу после прогулки, взять ручку и излить воспринятое. Но если по методу Куэ перед сном дать себе установку на мысленную переработку впечатлений, наутро острое желание истратить пару страниц на общение со вновь найденными образами станет неотвратимым, а результат получится наиболее впечатляющий.

Глава III

ХУДОЖНИК: Каким образом?

Проработав предыдущую главу, Вы наполнены такими красками, что для их описания не грех заглянуть в словарь...
А.П.Чехов в письме к начинающей писательнице: «Пишите как можно больше! Пишите, пишите, пишите... пока пальцы не сломаются... Если теперь не будете свою руку и свой мозг приучать к дисциплине и к форсированному маршу – через три-четыре года будет поздно...
Вот вы пишете чудесно, а лексикон у Вас маленький. Нужно набираться слов и оборотов, а для этого необхо-димо писать каждый день».
Писать каждый день, чтобы, по выражению Гоголя, «рука приучалась ПОВИНОВАТЬСЯ мысли».
По мнению Сомерсета Моэма, «слова имеют ВИД, ЗВУК и ВЕС: только помня обо всех трех этих свойствах,  можно написать фразу, приятную и для глаза, и для уха».

Увлекательна и очень полезна работа непосредственно с толковым словарем: взять в руки эту «книгу языка» и разобраться в себе. Какие ассоциации, первичные рефлексы вызывает в Вас то или иное слово? С какими наре-чиями ассоциирует глагол, скажем, «видеть» или «просыпаться»? С каким эпитетом поярче, понеожиданней Ваша фантазия способна связать слова «апельсин» или «небо»? Если сделать заметки, то получится «личная книга» обра-зов и ассоциаций, которая впоследствии может послужить не только подспорьем в решении творческих задач, но и станет вашей «кухней образов».
К примеру: «АЛЬКОВНЫЕ похождения», «АНТИКВАРНЫЕ чувства», «как ВЕСНУШКИ без улыбки», «он в женщинах – ДОКА», «иной ЗАЛЫСИНОЙ – залюбуешься», «ЗАРЯ, как девушка, ЗАРДЕЛАСЬ с тихим ДА», «ИЗЖОГА – средство от переедания», «камин, два кресла, полумрак и – о ВОЗВЫШЕННОМ беседа», «кара для садиста – иметь дело с МАЗАХИСТОМ», – и так далее. Не правда ли, забавная игра?
Вот как пишет о решении своих проблем с языком А.Н.Толстой: «В рассказах Анри де Ренье меня поразила четкость образов: я физически видел их. Подражая скупому и точному языку, я стал учиться видеть, то есть галлюцинировать. Развил эту способность ярко, до спутывания былого и фантазий... Но язык был для меня дикой стихией при описании современности. Я работал ощупью. Помогли материалы пыточных записей XVII века, соб-ранные профессором Новомбержским «Слово и дело», где сжато и точно, сохраняя особенности речи, – чистой, простой, точной, образной, гибкой, – переданы рассказы пытаемых. Я увидел, почувствовал, – осязал: русский язык. Это – язык-примитив, основа народной речи. В нем легко вскрываются его законы».
С языком нужно повозиться, оттачивая его остроту. Не жалеть своих сил и времени. Потому что, как подме-тил Лабрюйер, «из всех возможных фраз, призванных выразить нашу мысль, есть только одна истинная... И все, что не является ею – слабо и плохо».
Французский поэт Буало определил поиск этой фразы конкретнее: «Огромна власть у слов, стоящих там, где нужно». И далее: «Имеется только одно существительное, чтобы назвать ЭТУ вещь, только один глагол, чтобы обозначить ее действие и только одно прилагательное, чтобы ее определить. И нужно искать, пока не будут найде-ны это существительное, этот глагол и это прилагательное, и никогда не следует удовлетворяться приблизитель-ным, поддельным, даже удачным, и тем более – прибегать к языковым фокусам, чтобы избежать трудностей». Нужно стремиться «заставить фразу сказать то, что она буквально не выражает, наполнить ее подразумеваемым смыслом, тайной прекрасного вместо выдумывания нового нелепого и сложного набора слов».
А.Н.Толстой учит: «Черкайте! Чтоб засверкало, запело, иначе все дальнейшее в вас самих начнет угасать от этой гангрены. Нельзя подносить красивые фразы о предметах вместо самих предметов. Пример: степь, закат, гряз-ная дорога. Едут счастливый, несчастный и пьяный. Три восприятия, значит – три описания, совершенно различные по словарю, по ритмике, по размеру».
Как это делает А.Н.Толстой? Вот его принцип: «Вещь я определяю по признаку, характеризующему ее отли-чительное бытие среди окружающих вещей («в изящной комнате стоит крашенный стул» – ни формы, ни материа-ла). В человеке я стараюсь увидеть жест, характеризующий его душевное состояние. И жест этот мне подсказывает глагол, чтобы дать движение, вскрывающее психологию.
Если глагола мало – ищу наиболее замечательную особенность (руку, прядь волос, нос, глаза...) и, выделяя на первый план эту часть человека определением (по принципу крашенного стула), даю ее опять-таки в движении, то есть вторым глаголом детализирую и усиливаю впечатление от первого глагола. Жест (или желание жеста) опреде-ляют фразу».
С первых фраз А.Н. Толстой гипнотизирует читателя в романе «Петр I»:
«Санька соскочила с печи, задом ударила в забухшую дверь. За Санькой быстро слезли Яшка, Гаврилка и Ар-тамошка: вдруг все захотели пить, – вскочили в темные сени вслед за облаком пара и дыма из прокисшей избы...»
Только встав на путь поиска жеста, можно научиться видеть живописные подробности и детали, делающие образ осязаемым: «Легкие детские волосики, вставшие дыбом», – «эта подробность А.Н.Толстого стоит многих страниц самого точного описания смерти ребенка, лежащего в маленьком гробике», – пишет К.Паустовский в «Зо-лотой розе». С.Маршака в этом плане восхитила пушкинская строка «тяжелешенько вздохнула».
Ищите эти подробности, наблюдая, включив все 5 чувств, – и Ваш Камертон поймает жест не только челове-ческий, но и сама Природа станет у вас действующим, жестикулирующим, говорящим существом: «широкошум-ные дубровы» (Пушкин), «солнца луч умолк» (Данте), – это гениальное видение находится на самом «лезвии брит-вы», на грани слияния ЗВУКА и КАРТИНКИ в один ЖЕСТ.
«Художественное произведение возникает мгновенно... В нем нет места логике, потому что его цель – не найти причины-следствия, а дать ЗАКОНЧЕННЫЙ КУСОК КОСМОСА» (А.Н.Толстой).
«В косых лучах заходящего солнца старуха снимает сухой навоз с ветхой глинобитной стены и складывает его в свою корзину; сзади назойливо вертится и прыгает ее собачонка...» (Р.Тагор). Обыденное, невзрачное при-глашает в свои покои.  Художник дает голос безголосому и бесправному, избегая заведомо красивого. По заключе-нию Мелларме, «цель искусства – воскрешать предметы».
И пусть несколько иначе считает Эдгар По: «Читатель должен получать удовольствие от угадывания, от сбывшегося ожидания». Он не противоречит, он – дополняет идею ВОСКРЕШЕНИЯ с расчетом на работу фанта-зии читателя. И чем меньше предметов, конкретно «сформулированных», тем богаче, тем острее образ.
Чехов: «У Вас: «трогательно было видеть эту картину» (как швея ухаживает за больной девушкой). А надо, чтобы читатель сам сказал: «Какая трогательная картина!..» Вообще: любите людей, своих героев, но никогда не говорите об этом вслух!»
Непревзойденным мастером подтекста в прошлом веке был Э.Хемингуэй. В его рассказах нет даже намека на анализ – он просто дает «кусок космоса», который между строк вопит: «я – величайшая грусть» или «лучшее, что может сделать человек в безысходности – остаться человеком»...
Дейл Карнеги, «Искусство приобретать друзей и оказывать влияние на людей»: «Редактор «Кольероса» гово-рил нам, что любой из дюжины рассказов можно было бы принять в печать, но после прочтения нескольких абза-цев уже ясно, любит ли он людей. ЕСЛИ АВТОР НЕ ЛЮБИТ ЛЮДЕЙ – ИМ НЕ ПОНРАВЯТСЯ ЕГО РАССКАЗЫ. Если вы хотите добиться успеха в жанре рассказа – проявляйте живой интерес к людям».
Тогда только возможен эффект нагнетания, когда имена существительные не просто сыпятся мертвой ин-формацией, а настраивают на мысль, гамму чувств. В каждом слове должен работать внутренний поэтический смысл, а если «в творении нет поэзии, в нем не может быть ни прекрасных мыслей и никаких вопросов» (Белин-ский).
Устами Обломова И.А.Гончаров будет сокрушаться до последних дней мироздания: «Изображают они пад-шую женщину или вора, а человека-то забывают... или не умеют изобразить... Обличайте разврат, грязь, только, пожалуйста, без претензий на поэзию!»
Историю души человеческой М.Ю.Лермонтов считал «едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа, особенно когда она – следствие наблюдения ума зрелого над самим собою и когда она писана без тщеслав-ного желания возбудить удивление».
Лев Толстой мимоходом в своих дневниках пометил: «Агасфер – плохо: на мысль хорошую, но не новую на-низан поэтический набор...» Лев Толстой не любил Шекспира: Шекспир свой «поэтический набор» «нанизывал» на народные сказания и легенды...
Да, но нанизывая, он так смеялся и плакал, что уже много веков вместе с ним смеемся и плачем мы – благо-дарные читатели. Шекспир любил людей! Любил не меньше Льва Николаевича. «Лишь плачущий поэт заставит плакать» – определил Вольтер. Это ли не оценка искусства Шекспира?!
Извечен спор симпатий: кто лучше? Пушкин или Лермонтов, Толстой или Шекспир, Моцарт или Сальери, Шилов или Глазунов?.. Это спор эпох, спор восприятий. И над всем этим – голос Рабиндраната Тагора: «Цель ис-кусства – СТРЕМЛЕНИЕ К ЕДИНСТВУ»...
Как определить искусство одной фразой без ущерба? Возможно ли такое определение? В практике творчест-ва совершенно необходимо нечто другое – понять и запомнить раз и навсегда, что такое антиискусство. Его гени-ально определил и заклеймил А.Н.Толстой: «СКУКА – ВАЖНЕЙШИЙ ОПРЕДЕЛИТЕЛЬ НЕХУДОЖЕСТВЕН-НОСТИ!»
И, конечно же, «Фауст» Гете: «…Вы можете заставить
Фантазию, любовь, рассудок, чувства, страсть
На сцену выпустить, но не забудьте часть
И ШАЛОВЛИВОГО ДУРАЧЕСТВА добавить».
Остроумие, недоговоренность и одновременно – точность. Красота и в то  же время – отсутствие излишней красивости. Истина остается все там же – посередине. И тайна художественного образа – неисчерпаема.
И чем больше личного, сокровенного вы увидите, нащупаете своим камертоном в окружающем мире – тем ярче и оригинальнее получится ваше произведение. Примите это как аксиому. Следствие из нее – работать над со-бой.
«Взгляд художника на жизнь отличается от человеческого взгляда: он и более холодный, и более страст-ный. Ты подчиняешься закону, который заставляет тебя наблюдать и с молниеносной быстротой и БОЛЕЗНЕН-НОЙ ОЗЛОБЛЕННОСТЬЮ ПОГЛОЩАТЬ КАЖДУЮ ПОДРОБНОСТЬ, характерную в литературном смысле, ти-пичную в своей значительности, открывающую перспективы...» (Томас Манн).
И в этот момент начинает работать фантазия. Именно она делает образ трогательным и затрагивающим са-мые сокровенные глубины души.
В «Жизни Арсентьева» И.Бунин пишет: «Пушкин поразил меня своим колдовским прологом к «Руслану и Людмиле»: «У лукоморья дуб зеленый, Златая цепь на дубе том». – Простота, точность, яркость начала... и далее – ворожба кругообразных, непрерывных движений («и днем, и ночью кот ученый все ходит по цепи кругом») и эти «неведомые дорожки», и только следы невиданных зверей, а не сами звери, и это «о заре», а не на заре! Наважде-ние!»
Но когда Ваши Мыслитель и Художник сплелись и ваша Фантазия бьет через край, вам не обойтись без ци-ничного помощника.

Глава IV

КРИТИК: Ну и как? Ну и что?

Помните Б. Шоу, «Смуглая леди сонетов»?
«Неизвестный. Как это у Вас? «На час оставьте ваше восхищенье...»
Леди. ОЧЕНЬ НЕПРИЯТНОЕ НАГРОМОЖДЕНИЕ ШИПЯЩИХ. Я сказала «На миг умерьте ваше изумленье»…
«Большая наука – завывать, гримасничать, разговаривать с призраками и бегать по комнате. Вслух фразы – да так, чтобы ошибки зафальшивели. Для этого произносите не своим авторским, притворно-благородным голосом, а голосом персонажей. Флобер орал так, что было слышно на другой стороне реки» (А.Н.Толстой).
М.Горький: «Первые же два десятка слов вызывают у меня вполне определенное впечатление скуки, и не мо-гут не вызывать, ибо посмотрите, сколько написано Вами свистящих и шипящих слогов: «св, с, сл, со, ще, ща, че, чс», затем 4 раза один и тот же звук ог, от, од, ок... Нет музыки языка... «Вшихся», «вшимся» – очень часты у вас – надобно вытравливать ВШЕЙ!» Казусы могут происходить и от случайно поставленных рядом слов, которые на слух сливаются в третье: «КАК– КА-мень», «в бреДУ– ДУмала»...
Но плохая звукопись – не главная беда. Важно избегать ДВОЕНИЯ ОБРАЗА. Каждый жест, каждая фраза должны прежде всего быть уместны. Когда человек убегает от тигра, он вряд ли станет любоваться бархатным мхом на стволе дерева. Но особенно сбивает с толку зрительное нагромождение: «Это было последней каплей во-ды, переполнившей бочку с порохом»; «дверь скрипела, как телега с несмазанным колесом»; «корабельная мачта трещала, как пулемет» – ни усиления, ни скорректированного представления, явное двоение образа, разлад. «При-хотливые очертания гор, траур по моей жизни, аккорд таинственных созвучий...» – зачем внушать доверчивому чи-тателю, что искусство – «что-то непостижимо высокое»? (Чехов). И тем не менее, Илья Ильф говорит Евгению Петрову: «Если слово пришло в голову одновременно двум – значит оно слишком близко лежало. Давайте, Женя, поищем другое».
Искать, открывать все новые и новые плоскости восприятия, при этом не лукавя и не занимаясь самолюбова-нием. Не забывать, что «ДВА СЛОВА МОГУТ БЫТЬ НЕСЛЫХАННО СИЛЬНЫМИ, А ЧЕТЫРЕ – ВЧЕТВЕРО СЛАБЕЕ» (Паустов-ский). Искать в себе, но не писать слишком «от себя», не забывая время от времени «выглянуть» на мир и окру-жающих людей изнутри своего героя. Не создавать ненужных ребусов излишней сжатостью и одновременно не на-громождать излишних, скучных «точностей»... Определенно, внутреннему Критику всегда найдется работа, ему дремать нельзя!
*  *  *
Различные способы передать желаемое ударение на то или иное слово.
1. Логическое ударение.
1.1. Выделяющие частицы.
А. Это, именно, как раз – выделяют следующее сразу за частичкой слово: «Как раз в этом была его ошибка».
Б. Только, лишь, единственно, исключительно, и, даже...
1.2. Уточняющий синоним.
ПРАВИЛО: «Второй из двух смежных синонимов воспринимается, как ударный»: «Муки слова... Писатель бьется, МУЧАЕТСЯ в поисках нужного выражения».
1.3. Усилители наречного типа: весьма, чрезвычайно, необычайно, совершенно, абсолютно...
«Он просто-таки ВЫДАЮЩИЙСЯ ученый».
1.4. Противопоставление.
«Нас ждала не пара, а тройка лошадей».
2. Графическое выделение.
2.1. (!), (!!).
2.2. Выделяющее тире: «Двери открылись и вошел – Швабрин».
2.3. Знак акут (' )
3. Закономерности первоначального восприятия текста.
3.1. Даже запятой не разделяются пригодные для смысловой связи слова.
3.2. Если слово стоит в конечной позиции и слева нет логически выделенного – воспринимается ударным.
3.3. Омоформа именительный-винительный в начале предложения воспринимается именительным: «Ветер принес рассвет». Кроме того, «ветер» вос-принимается деятелем. «Рассвет» – объектом действия.
Сравни: «Рассвет разбудил большой колокол».  (Мучник. «Человек и текст»)

Кроме этого, стоит учесть совет А.Н.Толстого по расстановке слов: «Ближайшее слово (слева направо), по-ставленное под главное ритмическое ударение фразы, должно быть именно тем понятием, во имя которого вы соз-даете данную фразу. Оно должно дать ПЕРВЫЙ РЕФЛЕКС: «Искаженное лицо было покрыто бледностью», – су-щественно – искаженное лицо. «Бледностью было покрыто искаженное лицо» – существенно – бледность, а «иска-женное покрыто было» – становится ритмическим трамплином вместо эмоционального образа».

ГЛАВА V

ТЕХНИКА СОЖИТЕЛЬСТВА

Что касается слияния воедино всех трех героев этой брошюры и некой организации писательского труда, то история изобилует самыми противоречивыми советами и примерами.
Чехов: «Я умею писать только по воспоминаниям... Надо рассказ писать 5-6 дней и думать о нем все время... Надо, чтобы каждая фраза, прежде чем лечь на бумагу, полежала в мозгу и обмаслилась».
Гоголь: «Сначала нужно набросать, как придется, хотя бы плохо, водянисто, но решительно все и забыть об этой тетради. Потом, через месяц, через два, иногда более, достать написанное и вы увидите, что многое не так, много лишнего, а кое-чего и недостает. Сделайте поправки и снова забросьте... Когда вспомните – поправьте, изма-райте... Только после 8-й переписки, непременно собственной рукою, достигается перла сознания».
С другой стороны, Стендаль свою знаменитую «Пармскую обитель» всего за насколько недель ПРОДИКТО-ВАЛ без остановки. И Святослав РЕРИХ пишет о своем отце: «Он никогда не спешил и все же его продуктивность была изумительной. Он писал крупным, ясным почерком, никогда не меняя и не исправляя своих предложений».
О том, сколько нужно ежедневно писать и когда останавливаться.
Э. Хэмингуэй работал всегда с таким расчетом, чтобы остановиться в такой момент, когда уже ясно, чем за-кончится глава или рассказ, чтобы назавтра начать с понятного. Он сравнивает это с заполнением чаши: нельзя до-пустить, чтобы полилось через край. Нужно вовремя подставить новую чашу!
Джек Лондон ежедневной задачей ставил перед собой непременное написание 2000 слов повествования о си-ле человеческого духа.
О рабочей обстановке А.Н.Толстой: «Я люблю процесс писания: чисто убранный стол, изящные вещи на нем, удобные письменные принадлежности, хорошую бумагу...»
А вот Генрих Сенкевич  «Крестоносцев», как и многое другое, по воспоминаниям изумленных очевидцев, писал в кафе и всякого рода «забегаловках», скрючившись над очередным клочком бумаги, на самом краюшке за-битого грязной посудой стола, посреди музыки и людского гама.
И еще о начале  писательства. «Это чудесно – плохо начать! Поймите же, что если у начинающего писателя все сразу выходит честь честью, ему крышка, пиши пропало» (И.Бунин, «О Чехове»). О начале рассказа Бунин де-лится опытом в заметке «Как я пишу»: «Первая фраза имеет решающее значение. Она определяет размер, звучание всего произведения в целом».

Удачи Вам во взятии этой первой ноты,  первой высоты!